– Сделайте мне чуть-чуть этого Моцарта, – шутливо попросила она.

   – Уже слишком поздно, – вздохнул Тони. – Я его не найду.

   Она смерила его долгим, загадочным взглядом.

   – Следишь за мной, шизик? – Она тихонько засмеялась. – Что я такого сделала?

   Тони улыбнулся на весь рот, как клоун.

   – Абсолютно ничего, мисс Кресси. Но Вам нужно на свежий воздух. Вы уже пять дней живете в этом отеле и ни разу не выходили на улицу. А номер у Вас на самом верху.

   Она снова засмеялась.

   – Ну, давай, расскажи что-нибудь такое, а то мне скучно.

   – Как-то приехала сюда девушка. Целую неделю жила, совсем как вы. Я хочу сказать, не выходила никуда. Почти ни с кем не разговаривала. И как вы думаете, что она сделала?

   Девушка внимательно посмотрела на Тони.

   – Уехала, не заплатив по счету? Она вытянула руку и плавно покачала ею в воздухе, словно это была лодочка среди волн.

   – Хорошо бы! Она попросила, чтобы ей прислали счет, заплатила. Потом велела посыльному зайти за чемоданами через полчаса. И вышла на балкон...

   Девушка чуть наклонилась вперед, глаза ее стали серьезными, рука лежала на персиковом колене.

   – Как ты сказал, тебя зовут?

   – Тони Резек.

   – Еврей?

   – Да, – ответил Тони. – Польский.

   – Рассказывай дальше, Тони.

   – В каждом номере есть свой балкон, мисс Кресси. Слишком низкие перила для четырнадцатиэтажного здания. Ночь была темная. Как она прыгнула, никто не видел...

   – Ты все придумал, Тони. – Ее голос перешел в сухой шепот.

   Он снова улыбнулся, как клоун. В его спокойных зеленоватых глазах отражались волны ее волос.

   – Ева Кресси, – задумчиво сказал он. – Имя, которое должно быть написано лучом света.

   – А теперь она ждет высокого брюнета, ни на что не годного, Тони. И ты никогда не поймешь, какой в этом смысл. Когда-то я была за ним замужем. Может, это еще и не конец. За одну короткую жизнь можно совершить немало ошибок.

   Пальцы ее руки, лежавшие на колене, разжались до предела, потом с силой сжались в кулак. Даже при этом неверном свете каждый сустав блестел, словно фигурка из слоновой кости.

   – Я когда-то плохо с ним поступила. Обидела его, нечаянно. Тебе этого тоже знать не надо. Все дело в том, что я у него в долгу.

   Тони нагнулся и включил радио. В теплом воздухе раздались звуки вальса. Какой-никакой, но вальс. Он сделал погромче. Из динамика брызнула мелодия, полная фальшивой грусти. С тех пор, как старой Вены уже нет, вальс всегда вызывает грусть.

   Девушка наклонила голову набок, попыталась подпевать, но после нескольких тактов замерла с полуоткрытым ртом.

   – Ева Кресси, – сказала она. – Это имя горело в небе. Над ночным клубом для бродяг. Над притоном. После облавы буквы погасли.

   Он шутливо подмигнул ей.

   – Какой же это был притон, если вы выступали там мисс Кресси. Оркестр всегда исполнял этот вальс, когда старый швейцар расхаживал взад-вперед перед входом в отель, позвякивая своими медалями. «Последняя улыбка». Эмиль Дженнингс. Это, конечно, Вам уже ничего не говорит, мисс Кресси.

   Он сделал три шага к выходу, обернулся.