Вечером Петрова проснулась в неожиданно приличном состоянии духа. Похмелье прошло, стыд притупился. У нее даже хватило сил встать и умыться, почистить зубы и приготовить себе еды. И даже ее съесть.

Потом Ирина легла на диван и стала себя жалеть. Выяснилось, что она – бедная, несчастная, никто ее не любит, никому она не нужна, весь мир против нее, а счастья в жизни нет и не будет. А вот у других все хорошо, у них есть мужья, которые их защищают, и все их любят, и холят, и лелеют.

А этот Юрий, он просто, просто…

Почему у всех мужиков на уме только одно? Почему нельзя просто быть друзьями? Ходить, разговаривать, получать удовольствие от общения и не лапать руками коленки. От этого постыдного воспоминания у Ирины опять навернулись слезы на глаза. Самое обидное во всем этом было то, что Юре было все равно, чья это коленка. Он ничего о ней не знал, они ни разу не разговаривали, он понятия не имел, чем она живет и о чем думает, и тем не менее он, ни секунды не сомневаясь, тянет ее в койку. Как он может? Неужели можно получить удовольствие от незнакомой женщины?

Как она могла в нем так ошибиться?

В два часа ночи Ирине надоело пялиться в потолок, и она включила компьютер.

Грезы

Я с удовольствием смотрела на тепленькую распечатку, выползающую из принтера. Редкий случай – мне нравилось все. И цвета, и композиция, и логотип заказчика, который не я разрабатывала. А он мне нравился – вот такая я добрая.

Я поставила распечатку на стол и отошла подальше, чтобы насладиться общим впечатлением. Насладилась. Решила, что я все таки гений.

Паша звонил два раза, остальные десять раз, когда ему хотелось позвонить, он слал замечательные SMSKH – нежные, трогательные и проникновенные.

Вечером он появился у моей двери, неся в руках очередной букет цветов. Не могу сказать, что меня это не обрадовало. Безусловно, было приятно, но… Сердце не зашлось, руки не затряслись, и в ушах не зазвонили свадебные колокола. А это очень плохой признак.

Паша пригласил меня погулять, я согласилась. Вечер был теплый, мы просто шли по городу нога за ногу и болтали обо всем на свете. О школе, о друзьях, о первой любви, о фильмах, которые недавно смотрели, о книгах, которые читали. Было очень здорово вот так идти в никуда и болтать ни о чем.

Вдруг Паша сказал:

– Послушай, я весь вечер хочу тебе это сказать, да все кажется, что не вовремя. Жалко себе настроение портить.

– Что?

Настроение испортилось у меня. Я догадывалась, о чем он меня хочет спросить.

– Марин, только давай честно. Ты как ко мне относишься?

– Хорошо…

– И только?

Я решила, что вопрос – это тоже ответ.

– А ты?

Паша скривил гримасу.

– Марина, ты все знаешь, не заставляй меня унижаться и признаваться тебе в любви. Ты же мне все равно не ответишь.

Я не выдержала его взгляда и начала рассматривать свои ботинки.

– Марина, мне нужно все или ничего. Или ты вся, или нам лучше какое то время не видеться.

Мне на глаза навернулись слезы.

– Мне будет тебя не хватать.

– Мне тоже будет очень тебя не хватать. Извини, я лучше пойду.

Мои слова уже летели Паше в спину.

– Но, может быть, потом мы сможем быть друзьями?

Он повернулся ко мне:

– А может быть, потом мы сможем быть любовниками?

Нам обоим нечего было друг другу ответить.

Жизнь

Ирина дописала этот кусок и шмыгнула носом. «Вот есть же где то мужчины, способные понять нежную женскую душу! – подумала она. – И за коленки не хватается!»

Петрова потянулась и посмотрела в окно. Теперь она понимала, почему многие писатели предпочитают ночной образ жизни.