— Здорово!

— Да-а! — подхватил Федя.

— А у вас там, в «Зарнице», не будет такого. Там вон лед в падях не тает.

— А я вперед накупаюсь.

— Вперед не накупаешься, да ведь, Семк?

— Пожалуй, — согласился я, но видя, что Димка все завидует брату и все хочет как-то ущемить его и этим взбодрить себя, решил не поддерживать ни того, ни другого, а болтовней сбить их со скользкого разговора. — Вчера мы вон как нахлюпались, до ку-ка-ре-ку, а сегодня опять охота. Это как еда — ешь-ешь, ну, кажется, все уже, кажется, что пузо трещит, на месяц нажрался, а потом глянь — снова давай.

— Точно.

— Значит, потерплю, — спокойно сказал Федя.

— Ну и терпи! А мы с Семкой без всякого терпения — бултых — каждый день! Или в день раза по два — бултых! А надоест — в лес! С луками! Новый штаб делать! Ого-го, вольные птицы! — воскликнул Димка, неловко, потому что был ниже ростом, обняв меня за шею одной рукой и, как крылом, размахивая второй.

Если бы не давнишний уговор провести вместе все лето, мне бы не понравились Димкины слова и объяснения, потому что обидно, когда тебе навязывают вечную дружбу для того, чтобы только насолить кому-то, а не ради тебя самого, но мы договорились об этом сразу после школы, так что Димкин порыв был лишь новым подтверждением нашей неразлучности, поэтому я с ответной горячностью обхватил его плечо одной рукой и замахал второй.

Федя, на корточках гревший ладони, медленно выпрямился и с прищуром спросил:

— А чего тебе надо, птица?

— Ничего.

— Нет, скажи, чего тебе от меня надо? Что ты весь день ноешь и гнусишь, а?.. Чтобы я тебе путевку отдал?.. Пожалуйста, бери и поезжай!

— Нужна мне твоя путевка.

— Нот, ты бери и поезжай, а мы с Семкой полюбуемся, как тебя, пистончика, вышибут оттуда!

— А ты-то кто, бонба? — резко отцепившись от меня и головой подавшись к брату, выпалил Димка.

— Или хочешь, чтобы я остался делать с тобой штабы и гнуть луки? — запальчиво продолжал Федя, не обратив внимания на выпад брата. — Хватит! Я наделался этих сопливых штабов и настрелялся из лука. Мне теперь серьезнее давай: если штаб, то настоящий, если стрелять, то из винтовки! — рубя воздух, азартно говорил Федя. — И все это есть в лагере!

Озадаченный Димка некоторое время размышлял, хлопая глазами, потом спросил задиристо:

— И скажешь, каждому дадут по винтовке?

— Не знаю.

— То-то!

— А если не каждому, то на посту который — обязательно, винтовку или автомат!

— Незаряженный.

— Зарядить недолго, научат. Зато автомат, а не лук со стрелами, кур пугать!

— Ку-ур! — передразнил Димка.

— Или бурундуков.

— Да если я тебе пущу стрелу в одно место, ты сам, как бурундук, на дерево взлетишь!

— А уж если я тебя чесану из автомата, то у тебя этого места вообще не останется, понял?

— Ага.

— Вот тебе и ага, Баба-Яга.

Чувствуя, что загнанный в тупик Димка начнет сейчас психовать, злиться и сыпать всякие странно-забавные угрозы, я лихорадочно думал, чем бы отвлечь друзей от перепалки, как вдруг пацаны вокруг засвистели и закричали:

— Поезд!

— По-оезд! — подхватил и я, увидев вынесшийся на косогор электровоз с цистернами.

В такие моменты мы застывали, задрав головы и считая про себя вагоны — кто точнее. Димка еще дулся и пыхтел, но, не доведенный до кипения, тоже скосил глаза, и губы его как бы нехотя зашевелились.