Над нами просвистела пущенная из кустов над обрывчиком пустая бутылка и плюхнулась возле бон. Димка — к воде, бульк — с трамплина, и через минуту добыча уже лежала в сумке.

— Порядочек! — прошептал Димка.

— А ты говорил — не повезет!

— Это я нарочно, чтобы повезло!.. Надо последить за теми мужиками — у них, кажется, еще есть! Могут не бросить в воду, а в кустах оставить — для размножения! Мол, пусть вырастет еще. А мы ее — чик-чирик! Баба-Яга — санитар леса! — гордо заключил Димка. — Кстати, я заметил, что где валяются бутылки, там поганки растут! Так что я — двойной санитар! Ну-ка, где они там? — Он забрался на пень, старательно вглядываясь в кусты.

— Ну, ты последи там, а мы тут перекусим, — сказал Федя, заползая с сумкой под пенек.

— Э-э! И я!

Мы сошлись головами подо пнем, образовав трехконечную звезду, и, стиснутые корнями, как осьминожьими щупальцами, стали делить припасы.

2

В тот же день за ужином я вдруг вспомнил про «Ермак» и на всякий случай спросил у папы, правда ли, что лагерь запретили. Папа в свою очередь поинтересовался :

— А что?

— Да непонятно и глупо, — ответил я, пожимая плечами. — Ездили-ездили, строили-строили и хлоп — запретили. Пацаны уже собирались туда, а им — фигу!

— Кто собирался?

— Федя, например.

— Это он тебе сказал о запрете?

— Он.

— Ох, и шустрые Лехтинские, — заметила мама.

— Это тетя Ира узнала.

— Тетя Ира еще шустрей... Ведь есть, кажется, один военно-спортивный лагерь для ребятишек.

— «Зарница», но он сухопутный, — уточнил я.— А надо, чтобы и с моря охранять.

— Кого? — не понял папа.

— Как кого?.. И нас, и вас, и ГЭС.

— Хм, красивая картинка: отцы и матери вкалывают, а малышня воюет.

— Ну, уж если воевать, то пусть лучше малышня, — рассудила мама. — Со взрослых хватит, да они и воевать-то ладом не умеют, им обязательно чтобы смерть была и ужасы, а малышня бескровно воюет, по-человечески. И пусть.

— Значит, пап, правда?

— Позавчера было правдой, а вчера — уже нет.

— То есть как?

— Запрет сняли.

— Ура-а!.. А почему?

— Как раз потому, о чем ты сам говорил: ездили-ездили, строили-строили — зачем же бросать? Это раз! А второе, этот флотский оказался пробойным мужиком! — сказал папа, обращаясь к маме, и пояснил мне: —Я о том дяденьке, который, помнишь, приезжал к нам в лагерь зимой? Давлет Филипп Андреевич!.. Поднял весь проф- и партактив! И нас, плотников, вызвали. Что такое, говорит? Создали море, а моряков — кишка тонка? Позор! Чего, говорит, испугались? Природы? Парадокс! И пошел, и пошел! Дайте мне, говорит, ваших тепличных гавриков, я из них людей сделаю!.. В общем, опять разрешили! И его начальником назначили!.. А что, хорошая идея! Надо же чем-то настоящим заниматься пацанам! Пусть немного рискованно! Но вон один поляк говорил, что дети имеют право на риск! А уж юнгам-то маленький риск совсем не повредит!

— Даже большой не повредит, — уверенно сказал я. — Военный же лагерь, а не тру-ля-ля!

— Вот именно! И еще потому лагерь открывают, что едет пушка! — сказал папа.

— Пушка? — не понял я. — Какая пушка?

— Настоящая, с корабля. Филипп Андреевич как знал, что с «Ермаком» будут хлопоты. Едва лагерь заложили, он связался с Владивостоком — так, мол, и так, помогите юным морякам! И вот подарочек! Вчера пришла телеграмма: встречайте таким-то поездом такого-то числа, с приветом — тетя пушка! Нашим, понятно, деваться некуда! Не ставить же ее возле управления!

— Вот здорово! — воскликнул я.