— Алька!

— Наш художник! Наш первый художник! Микеланджело Буаноротти! Давид Альфаро Сикейрос! Он же Альберт Гурьев, по прозвищу Берта-у-мольберта! — одним дыхом нагородил восторженно Филипп Андреевич и, аж пошатнувшись, оперся о мое плечо.— Уф!.. А вот у Семена нет прозвища, хоть умри! Он обещает плитку шоколада тому, кто придумает ему полноценную кличку!

— Я предлагал «Ридикюль» — не хочет, — ввернул Димка.

— Иди ты со своим ридикюлем! — прошипел я.

— Ридикюль? — переспросил Давлет. — Нет, не пойдет!

— Конечно, не пойдет! — обрадовался я.

— Нет соли! Алик, думай!

Алька с улыбкой ответил:

- Приглядимся.

— Правильно — приглядимся! — Филипп Андреевич крутанулся на каблуке и замер с поднятым вверх лицом, потом медленно обратил его к нам, и на нем уже значилась какая-то мысль, точно похищенная у неба. — A знаете, ребята, в чем неповторимость данного момента? В том, что все мы тут — первые! Понимаете? — Филипп Андреевич сильно оттянул себе нижнюю губу и со шлепком отпустил ее, а я, усмехнувшись про себя, понял внезапно, что мне больше всего нравится в нашем начальнике — его неначальственность, его почти наши, мальчишеские жесты и выходки. — Лагерь «Ермак» родится только завтра, а сколько уже первых! Первый шофер Рая! Перрый кладовщик Егор Семенович. Первый физрук Ринчин!

— Первый начальник Филипп Андреевич! — ввернул Димка.

— Именно! И вот тоже первые! — кивнул Давлег на гуськом выбредавшую из-за гальюна троицу.

— О! — шепнул я Димке.

Они шли вяло и вразнобой, но вместе — значит, Ухарю как-то удалось замять разлад. А какой, собственно, разлад? Откуда я взял, что у них должен быть разлад? Из-за предательства Ухаря?.. И вдруг с новой четкостью я рассудил, что никакого предательства не было, потому что Ухарь спас не столько меня, сколько самого Рэкса — ведь тронь тот меня, и Димка звезданул бы его пряжкой по башке, это точно. Олег, уже зная Димкины способности, понял, видно, это и отвлек Рэкса, а чуть-чуть поджаренный зад — ерунда по сравнению с клеймом якоря на лбу. Будет Ухарь из-за какого-то Семки Полыгина предавать старых дружков! А жаль!.. Митька плелся в хвосте, опираясь на палку. Спохватившись, что в рассеянности оказались центром внимания, десантники остановились.

— Милости прошу к нашему шалашу! — с театральным поклоном пригласил их Филипп Андреевич.

Ухарь шоркнул пальцем под носом, дав при этом какую-то команду, Рэкс украдкой пощупал штаны, и они поднялись на балкон, на ходу застегивая ремни и надевая пилотки. Большие и ясные глаза Ухаря смущала тревога. Едва заметным кивком спросив меня, мол, что известно начальству, и увидев в ответ приставленный мимолетом ко рту палец, он успокоенно сунул в зубы травинку и шепеляво-безмятежно сказал:

— Здрасте!

— Ну вот! — разочарованно вздохнул Давлет. — Я расхваливал их, расписал, как богов, а они!.. Один с кошкой пришел, второй сено ест, а третий ползет почти на карачках! — Олег выплюнул травинку. — Что ж, знакомьтесь: Олег Лалаев, по прозвищу Ухарь, — командир десанта, а это два его помощника — Женя Рэкс и Митя Оспин, сердитый, как сирдар. Кстати, у него тоже нет прозвища.

— По-моему, уже есть, — сказал Алька-художник.

— Какое это? — насторожился Митька.

— Сирдар.

— Сам ты сирдар!

— Сир-дар, — повторил Давлет. — А что, тут есть соль! Браво! Митя, записывай художника в крестные!

— Не буду я Сирдаром! — возмутился Митька.