За нашими спинами раздалось:

— Эй, караульные!.

— Стой! Кто идет! — окликнул Задоля.

— «Загадка»!

К нам пробрался Алька, весь мокрый, в ботинках, в робе и с закопченным ведром в руках.

— Вот вы где! Ух, как вы хорошо устроились! — позавидовал он. — Кто в сапогах — черпните воды!

Все мы были в сапогах, но вылез из-под плащ-палатки, как цыпленок из-под клушки, я — мне очень хотелось услужить Альке, этому странному, какого-то не нашего роду-племени пацану, к тому же я, собственно, и пригласил его, а значит, и шефство над ним мое.

Подступиться к воде было не просто, но я умудрился с пенька поймать волну и помог художнику дотащить ведро до шалаша дяди Вани, возле которого, к моему удивлению, уже разгорался костерок и стоял набитый чем-то рюкзак. Оказалось, что Алька давно знает и про шалаш, и про дядю Ваню, и даже как-то пил тут с ним чай и слушал его истории.

— Бушует море, — сказал Алька.

— Да-а!

— А знаешь, почему оно бушует?

— Ветер.

— Конечно, но ветер — это внешняя причина, а вот почему само море? — уточнил Алька.

— Как само? Оно бы утихло, если б не ветер.

— Это да, но оно всегда рвется побушевать. Почему? — И поняв, что до меня не доходит, улыбнулся. Потому что оно любит обтачивать коряжки! Вот! — сказал он и вынул из рюкзака какую-то загибулину. — Море выточило!

— А что это?

— Море не дает названия своим прозведениям, ему — лишь бы красиво! Видишь, как здорово? Попробуй так выточи! Шиш-то! Море — большой художник! — Алька сунул произведение в ведро с водой и вынул другое. — Или вот!

— А это что?

— Ничего. Правда, если вот отсюда глянуть, то на медведя похоже, но это не обязательно. У моря нет глаз, оно не знает, кого вытачивает, но чувствует изгибы и пропорции. Убери, например, вот эту шишку — и все, будет чурка для костра! А с шишкой — шедевр! — И шедевр пошел в воду.

Погрузив еще одну коряжку и заняв все ведро, Алька поставил его к огню и вздохнул:

— Дровишек бы!

— На берег надо. Сейчас!

Боясь, что командир меня отчитает за долгое отсутствие, я заглянул на пост, но караульные и ухом не повели — они увлеченно загадывали друг другу предметы для поиска в бинокль. Я набрал под обрывчиком дров, прихватил корешок, показавшийся мне замысловатым, и, вернувшись, спросил Альку:

— Шедевр?

— Нет, чурка! — с одного взгляда оценил художник. — Просто нос и два уха даст любой корень. Тонких деталей нет, нет хитрости! А что без них?

Действительно, только нос и уши, да и те грубые — топорная работа, халтура! Видно, и у моря не все получается. И я бросил художество в костер.

На соснах с подветренной стороны мыса сидела бойко перекаркиваясь, стая ворон. Они прижились у лагеря, подкармливаясь отбросами из помойки за камбузом, и сюда прилетали пить. Не верилось, что эти большие, глянцево-черные, угловатые птицы вывелись когда-то из маленьких, белых и круглых яичек.

— Есть хочешь? — спросил я.

— Нет.

— А то могу ухой угостить.

— Ухой? С удовольствием! А где она?

Я сделал руками таинственные пассы и полез в шалаш. Несмотря на неряшливое покрытие там было совершеннно сухо — дядя Ваня знал, видно, дело.