Дед похлопал меня по плечу.

– На этой пыли остались следы моих слез. Мне пора обратно. Мы можем поднять сундук наверх, или ты можешь открыть его сам и посмотреть, что находится внутри него? Выбор за тобой. Ты – последний из Халкионов, так что все это принадлежит тебе.

– Спасибо, – я сделал шаг по направлению к коробке, затем обернулся и заглянул в глаза моему деду:

– Знаешь, в одном ты не прав.

В полумраке блеснули слезы:

– В чем же?

– Я не считаю себя последним Халкионом. Я – последний из Хорнов. Я искренне надеюсь, что в этом сундуке и в саду наверху есть все, чтобы я смог продолжить обе эти линии.

Когда я остался один в темноте, я открыл кофр. Пыль осыпалась с его крышки и облаком повисла в воздухе. Я ожидал ощутить заплесневелый запах давно истлевшей старой одежды, но вместо этого я обнаружил, что сундук плотно упакован аккуратно уложенными в пластиковые мешки вещами. Я осторожно доставал пакеты один за другим, но не стал их распечатывать. Судя по тому, что мне удалось рассмотреть при тусклом освещении фонаря, все вещи были постираны и выглажены, из чего я сделал вывод, что джедай-каамаси со всей ответственностью подошел к вопросу сохранения вещей своего погибшего друга.

Уже добравшись до самого дна кофра, я нашел упакованные в пластик башмаки и также запечатанные плащ и накидку. Внизу оказалось еще одно отделение, и я поднял его крышку. Под ней был толстый слой пенопластина с углублениями для различных предметов. Я сразу же узнал отделение, предназначенное для лазерного меча Нейаа. Небольшая аптечка первой помощи, бритвенные принадлежности и набор столовых приборов занимали положенные им места в пластике. В других углублениях находились старинные монеты, энергетические батареи для различных приборов и безнадежно устаревший древний комлинк.

Но мое внимание привлекли не эти вещи, а квадратный отсек, в котором лежали статичные голограммы. Я извлек их из коробки и поднес к тому месту, куда сквозь длинный тоннель проникал солнечный свет. Я поднимал и рассматривал их одну за другой, и вдруг словил себя на том, что улыбаюсь, хотя я никого не узнавал.

Просмотрев несколько снимков, я догадался, где Нейаа. Судя по остальным запечатленным на голограмме предметам вроде лазерного меча, я понял, что он был немного выше меня, но примерно одного роста с моим отцом. Мы не были похожи, разве что только глазами и подбородками. Я долго смотрел на один снимок – Нейаа стоял в расслабленной и открытой позе, расставив ноги на ширину плеч, свободно свесив руки по бокам, с улыбкой на лице и живыми глазами. Его манера держать себя сразу же напомнила то, как любил стоять мой отец. Я тоже унаследовал эту привычку.

В другой фигуре на снимке я без труда узнал каамаси. Все его тело покрывал золотистый пушок, кроме глаз, где пурпурная шерсть образовывала нечто вроде маски, которая полосами шла от плеч вверх, на лоб и темечко. Большие темные глаза каамаси, казалось, были полны любопытства, а не грусти, которую я видел во взгляде почти всех каамаси, с которыми мне довелось встречаться. Надо сказать, что каамаси я видал на своем веку немного, а этот снимок был сделан в те времена, когда они еще не были почти полностью уничтожены. Эта пара – мой дед и его друг – на некоторых снимках выглядели усталыми, но это и понятно, ведь они в то время воевали. То, что они выглядели уверенными и спокойными, многое говорило об их решимости спасти Галактику.

На голограммах были люди, некоторых я знал, например, молодой Иан Додонна, который стоял рядом с Нейаа. Я вспомнил, как генерал спрашивал меня на «Лусанкии», не мог ли он знать моего деда. Он и в самом деле знал его, только я тогда не знал, кто был моим настоящим дедом. Иан спас мне жизнь в той тюрьме. Спас ли он и твою жизнь, Нейаа, или он возвращал старый долг, когда спасал мою?

На одном снимке рядом с каамаси и Нейаа стоял Бэйл Органа.