Интересно, работал ли здесь на кухне Чид, шеф-повар Сиоллы Тинты?

После этого мы пошли в частный клуб на вершине самого высокого здания на планете. Клуб Последних Сумерек получил свое имя благодаря тому факту, что именно с этой точки можно было увидеть последние лучи заходящего солнца, когда весь город уже погружался во тьму, а также по той причине, что большинство его членов считали себя самыми просветленными людьми на планете. Когда я служил в КорБезе, мы обычно подшучивали над членами этого клуба, потому что знали, что никто из нас не сможет попасть туда. Но мой дед вот уже три года как состоял в этом клубе, и половина украшавших его цветов была выведенными им гибридами.

Потрясающая красота всего, что я видел, резко контрастировала с тем, что я привык видеть на Йавине IV, и потому академия джедаев казалась смутным воспоминанием. Коронет подходил мне намного лучше, здесь я чувствовал себя на месте. Джунгли, окружавшие академию, всегда немного нервировали меня. Сидя в обтянутом мягкой кожей нерфов кресле, потягивая кореллианский виски, глядя на город, раскинувшийся у моих ног, город, в котором я родился и вырос, я вдруг понял, что мне больше по душе урбанизм и цивилизация. Корускант был слишком плотно заселен, чтобы я чувствовал себя там комфортно, но здесь, на Кореллии, я ощущал себя дома.

Прекрасное место, чтобы растить детей.

Дед много рассказал мне о прошлом Бустера Террика – о тех временах, когда мой отец еще не сослал его на Кессель, Шорш Кар'дас не поглотил его организацию, чтобы его в свою очередь слопал Тэлон «Коготь» Каррде.

– Так вот, понимаешь, когда Хэл первый раз поймал Бустера, тот счел это чистым везением, а потом постоянно старался изо всех сил ускользнуть от Хэла и поиздеваться над ним, – дед расплылся в улыбке. – Не думаю, чтобы Бустер восхищался способностями твоего отца как детектива.

Мы много говорили в тот вечер, даже по пути обратно в имение. В тот вечер я открыл в своем деде новую черту, которую не замечал ранее. Естественно, мои отношения с ним строились по принципу ребенок-взрослый, что подразумевало некоторую модель поведения. Когда настала пора моего отрочества, я поступил на службу в КорБез, и наши отношения ограничивались в основном профессиональной сферой. Это было не преднамеренное, а естественное изменение, поскольку для нас работа была превыше всего. И если я и рассказывал ему о своих романтических похождениях, все равно это был разговор юнца со взрослым человеком. Затем, после смерти моего отца, боль заставила нас разговаривать только на профессиональные темы, так как любое проявление эмоций и обмен воспоминаниями причиняло сильные страдания, и мы соблюдали этот негласный запрет – не ворошили старые раны.

Этим же вечером, впервые за всю свою жизнь, я смог пообщаться с ним на равных, как взрослый со взрослым. Это было странное чувство, которое, однако, я воспринял с гордостью. Передо мной был человек, который знал моего отца и Нейаа лучше, чем кто бы то ни было. Если я смог понравиться ему, если он уважал меня, то я мог предполагать, что и они так же отнеслись бы ко мне. Мысль об этом успокоила то тревожное чувство, которое вытащил на свет Экзар Кун, и в тот вечер я отправился спать в прекрасном настроении, чего уже давно со мной не было.