– Не видел, кто стрелял?

    – Нет, – мотнул тот отрицательно головой. – Откуда-то с соседней улицы.

    – Вот и все, пусть звонит куда угодно.

    – Посмотрим? – спросил сосед.

    Странно. Я только что убил человека, пусть уже и мертвого, но никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Почему? Совсем чурбан бесчувственный или так и надо? А как оно вблизи?

    – Пойдем глянем, – согласился я.

    Мы вышли из-за угла моего дома и обнаружили адвоката Бирмана, стоящего на тротуаре и вертящего головой. Точно ведь, тварь такая, ищет, на кого нажаловаться. Но морда кислая – понимает, что раз не видел, как мы стреляли, то уже половина счастья в помойку ушла.

    – Еще и его бы неплохо… – пробормотал Том.

    – Это ты уже сам, – усмехнулся я. – Мне не положено, я иностранец, а отстрел адвокатов есть почетная обязанность гражданина.

    – Неплохо бы, – повторил сосед. – Знаешь этот анекдот, когда арабские террористы захватили самолет с американскими адвокатами?

    – Нет, а что?

    – Они пообещали отпускать их по одному в час, пока не выполнят их требования.

    Я хихикнул из вежливости, потому что этот анекдот знал задолго до того, как приехал в Америку. Тем временем мы подошли к лежащему на асфальте телу, под головой которого расплылась небольшая бурая лужа. Совсем небольшая, только от вывалившихся из расколотого черепа мозгов, крови почти не было. Зато стала видна причина смерти – пулевое ранение, которое до того было скрыто сигнальным жилетом. Парню, с виду молодому, не старше двадцати пяти, выстрелили в сердце.

    От тела уже ощутимо пованивало. Жара здесь все же, все мертвое гниет сразу. Кстати, это обнадеживает – ведь рано или поздно каждый из этих гобблеров разложится до недееспособного состояния.

    – Это что же получается? – спросил я вслух. – Что поднимается любой мертвый? Не только укушенный?

    – Не знаю, – хмыкнул Том. – Но я поверил, по крайней мере, что это и вправду был мертвец.

    – А до сих пор не верил? – удивился я.

    Том обернулся ко мне, посмотрел в глаза и сказал:

    – Я не видел Иисуса, призывающего их на Страшный суд, знаешь ли. Поэтому, по моему разумению, восставать они не были должны.

    – А почему поверил? – полюбопытствовал я, продолжая рассматривать покойника.

    – Потому что нет крови. – Том указал пальцем на пятно на асфальте возле головы. – Кровь течет у живых: ее гонит сердце. А у мертвых она совсем не течет: нет никакого давления.

    Верно, так и есть. Я тоже это слышал.

    – Что будем делать? – спросил я. – Так и оставим его здесь?

    – Не знаю, – пожал плечами сосед. – Вообще-то трупы не положено трогать до приезда полиции, но раз ты говоришь, что она уже не ездит…

    – То что?

    – Надо его хотя бы сдвинуть в сторонку, пока на него не налетел кто-то на машине и не размазал по асфальту до самой Канал-стрит.

    С этими словами, не обращая внимания на вонь и жужжащих мух, на удивление немногочисленных кстати, он нагнулся, ухватил мертвеца за пояс брюк и несколькими сильными рывками оттащил его в сторону, к тротуару, бросив прямо перед чьей-то лужайкой.