– Милый Ронни, не говори с такой тревогой. Я тебе верю. Потому что давно все знала. Насчет денег. Ну, понимаю теперь, что знала. Но так чудесно, что ты сам сказал. Все равно что дважды признался в любви.

Она поцеловала его, и он целую секунду гадал, не оказалась ли кровать, на которой они лежали, из тех, с которых падаешь в котел с кипящим маслом в подвале. Потом Симон высвободилась и встала.

– Надо посмотреть за устрицами. Хочешь, скажу тебе, что ты думаешь о других девушках и обо мне? Ты любил их, и ты любишь меня, но меня больше. Ну как?

– Чудно. Спасибо.

Устрицы были восхитительны, и Ронни съел много, столько, что, едва успев добраться до постели и раздеться, заснул и спал мертвецким сном больше девяти часов. Проснувшись, он тихонько вылез из постели, надел серебристо-голубой халат (еще одно свое оружие, разящее дворецких наповал, но Берк-Смита оно не потрясло). Сквозь окно лился ослепительный солнечный свет. Подойдя к окну, он увидел примерно в ста футах озеро, и немаленькое. Вода была очень синяя даже там, где падала тень от холмов. Несколько лодок мерно покачивались, одна была привязана у лесистого островка, над которым почти вертикально поднималась струйка дыма. Зрелище это так возбудило Ронни, что он еле удержался, чтобы не сбежать с крутого склона и не кинуться в озеро, как в детстве. Вместо этого он разжег огонь (накануне мудро сберег часть растопки) и стал готовить завтрак. Здесь была только нормальная еда, которую он ел в Лондоне, и Ронни плотно позавтракал, несколько нарушив традицию – не перегружаться, когда под боком пташка и предстоит работа.

За двадцать минут он выжал два бокала апельсинового сока, приготовил две половинки грейпфрута, сделал тосты, сварил много кофе, четыре яйца и поджарил восемь ломтей «лучшего канадского бекона». Все это плюс мармелад и масло он разместил на пластиковом подносе, похожем издали на щит из бычьей кожи, и понес в спальню. Симон проснулась и сказала: «Блеск!» Сок она допила раньше Ронни, потянулась поставить стакан и явила свою наготу. Он посмотрел на нее, и она ответила взглядом. Такого выражения он никогда не видел на ее лице (да, в сущности, и ни на чьем другом).

Жалко в каком-то смысле, но так уж вышло. Когда они вспомнили о еде, грейпфрут, возможно, стал лучше, но все прочее было холодным как лед.

– В следующий раз будет, – сказала Симон. – Почти было. С самого начала хорошо и очень мило в конце. Я знаю, что в следующий раз получится. Если ты не против, приготовь опять яйца и бекон, а я сделаю тосты, кофе и еще сока.

После завтрака утро скоро кончилось. Симон поехала в Андиамо купить одежду и еще еды, Ронни пошел в контору и стал отчаянно дозваниваться. Портье с южной неучтивостью нехотя разрешил ему воспользоваться телефоном. Заказать билеты в Нью-Йорк на вечерний рейс из ближайшего аэропорта и номер в отеле на эту и следующую ночь было не очень трудно. Другое дело – поймать старого Си Фридберга из телевидения Н. С. Г.; старый Си, оказывается, в эти дни работал для Всеамериканского телевидения. Но, переговорив с шестью разными людьми (один через несколько минут оказался администратором ресторана), Ронни наконец добрался до Си и добился приглашения пообедать завтра вчетвером – они двое, Симон и жена Си. Он честно сказал, какова будет потом историческая миссия Си: помочь Симон выцарапать у властей новый паспорт и посадить ее по возможности на первый же лондонский рейс.