— Откуда ты знаешь? После минутного молчания продолжаю: — Надеюсь, ты не станешь рассказывать, что вы с Флавией тоже прошли через весь этот ритуал: светофор, заранее отрепетированный, враждебный хор, публичное признание в преступлениях, которые никогда не совершал, и швыряние мелочи в лицо? — Детали были другими, но главное — нас критиковали, и мы критиковали себя.

— За какие-то поступки? — В том-то и дело, что за отсутствие поступков, за то, что мы такие, как есть, точнее, были.

— А именно? — Буржуйчики, родившиеся и выросшие в буржуйских семьях.

Смотрю на него и вижу, что он не просто серьезен, а даже — это-то меня и поражает — "слишком" серьезен. Он серьезен ровно настолько, чтобы выразить нечто такое, что он и его товарищи по группе считают само собой разумеющимся и незыблемым. Чувствуя, что вот-вот распластаюсь "снизу", мямлю: — Никто не виноват в том, что он такой, какой он есть. Винить можно только за поступки и проступки.

— Откуда ты знаешь? Есть вина и вина. Можно быть виноватым и в том, что ты — это ты. Достаточно чувствовать это как вину.

— Если ты не сделал ничего дурного, нельзя чувствовать себя виноватым. Это бессмыслица.

Маурицио не слушает меня, казалось, погрузившись в свои мысли. Наконец он отзывается: — На первый взгляд буржуазное происхождение еще ни о чем не говорит. Но стоит только копнуть — многое выходит наружу.

— Что же? — Выходит наружу, что те, кто искренне считали себя революционерами, на самом деле остались буржуями.

— Выходит наружу? Но как? — С помощью того, что ты называешь судом Линча: с помощью критики и самокритики.

— Ну а, скажем, Флавию — ее когда-нибудь подвергали критике? — Конечно.

— И она выступала с самокритикой? — Еще бы.

— И что она говорила? — Многое.

— Многое? — Даже многое из того, о чем она и не думала говорить.

— И на нее спускали собак так же, как на меня? — Хуже.

— Хуже? — В каком-то смысле Флавия являлась более подходящим объектом для критики, чем ты. Сам посуди: девушка родилась в особой семье, получила особое образование, некоторое время жила особой жизнью, у нее особая манера держаться и выражать свои мысли. В общем, это была легкая добыча. И, надо признаться, ее не пощадили. Ей высказали все, что о ней думают.

— Все? — Без обвиняков.

— И монетки в лицо швыряли? — Нет, до монеток не дошло. В конце концов, она не работает на систему, как ты. Она лишь родилась в ней.

— И что, Флавию тоже смешали с грязью, как меня? — Гораздо сильнее, чем тебя.

— Почему? — Разница между вами в том, что в твоем случае речь шла об отдельном эпизоде, то есть о фильме, а в случае Флавии обвинялась вся ее жизнь.

— Что же Флавия сказала о своей жизни? — Она признала, что вся ее предыдущая жизнь была сплошной ошибкой.

— И как она это признала? — Откровенно.

— Что значит "откровенно"? — Ну со слезами, например.

— Флавия плакала? — Да.

— Но почему? — Потому что раскаялась в том, что была тем, кем была.