Ага, вот тут-то, подумалось мне, и зарыта собака… Я вперил в мистера Скрайба пристальный взор: он отвел глаза, обнаруживая явные признаки беспокойства. Подозреваемый мною заговор становился все более несомненным. Мне припомнилось обещание супруги твердо придерживаться приговора, вынесенного мистером Скрайбом. Этот приговор я попросту решил у него купить, уладив дело наиболее деликатным способом.

— Сэр, — начал я, — поверьте, я глубоко обязан вам за проведенное вами обследование. Оно совершенно меня успокоило. Вне сомнения, и вы, мистер Скрайб, должны испытывать немалое облегчение. Сэр, — заговорил я далее, — вы нанесли камину три визита. Для делового человека время — деньги. Вот пятьдесят долларов, мистер Скрайб. Нет-нет, возьмите их: вы честно их заработали. Ваше мнение вполне можно оценить в эту сумму. И кстати, — добавил я, когда он со смиренным видом положил деньги в карман, — вы не будете возражать, если я попрошу вас выдать мне… э-э, что-то вроде письменного удостоверения — наподобие, скажем, пароходного сертификата, — подтверждающего, что вы, как опытный специалист, досконально исследовали мой камин и не находите ни малейших оснований предполагать в нем какие-либо отклонения от нормы — словом, ничего тайного и сокрытого нигде не обнаружили. Вы ведь не откажете мне в подобной любезности, мистер Скрайб?

— Но позвольте, позвольте, сэр, — запинаясь, пробормотал он, движимый неподдельной честностью.

— Берите перо и бумагу, — приказал я ему тоном, не терпящим возражений.

Дело было сделано.

В тот же вечер я вставил удостоверение в рамку и повесил его в столовой на самом видном месте — прямо над очагом, полагая, что постоянное его лицезрение навсегда охладит беспочвенные фантазии моих домочадцев и удержит их от дальнейших стратегических хитростей.

Ничего подобного! И по сей день моя жена, упорствуя в намерении истребить благородный старый камин, бродит вокруг него с геологическим молотком моей дочери Анны, выстукивает стены сверху донизу, прикладывая к ним ухо, как это делают медики компании по страхованию жизни, и старательно вслушивается в замирающее эхо. Иногда моя супруга преследует свою призрачную цель и по ночам, внушая мне страх тем упорством, с каким она добивается от камина, чтобы тот подал ей свой замогильный отзыв и подсказал, где расположен вход в потаенное убежище.

— Какой глухой звук! — глухо восклицает она. — Да-да, говорю тебе, — многозначительно стучит она в стену, — тайник находится здесь. Как раз тут, на этом самом месте… Слышишь — там пусто?

— Эх, жена, разумеется, пусто. Кто когда слыхивал о полных каминах?

Однако все бесполезно… И дочери мои пошли не в меня, а в свою мать.

Временами все трое оставляют теорию тайника и возвращаются к главному орудию нападения, настаивая на том, что, если снести громоздкое безобразное сооружение до основания, расчистится необозримое пространство — и можно будет устроить великолепный просторный холл, откуда легко попадать в примыкающие к нему со всех сторон комнаты, разделенные перегородками. Три великие державы совершали раздел несчастной Польши не столь безжалостно, сколь жаждут расчленить на части мой камин жена с дочерьми.

Мы же с камином, невзирая ни на что, спокойно покуриваем свои трубки: при виде этого моя супруга вновь принимается твердить о тайнике, скрывающем якобы всяческие диковины, и о том, какой стыд не взяться за поиски, дабы докопаться до истины.

— Жена, — молвил я как-то раз, слушая ее рассуждения, — к чему все эти прежние толки о тайнике, когда прямо перед тобой красуется недвусмысленное опровержение, скрепленное подписью мастера-строителя, которого ты сама же назначила на роль судьи? Но если даже тайник и взаправду существует, то это должно оставаться тайной — тайной оно и останется.