А человек одновременно играет множество ролей. Ребенком он играет роль ребенка, стариком — старика. В какой-то момент роль сына и отца одновременно… Профессиональные и ситуационные роли. На улице — роль пешехода. В поликлинике — роль больного… Наконец всегда и всюду он играет роль человека в той мере, в какой ею проникается.

Ролевые ожидания осознаются далеко не полностью. Часть из них всплывает в сознании только при принятии роли, в ходе исполнения. А часть, видимо, вообще никогда не осознается.

Неосознаваемый пласт ожиданий, как скрытая пленка, проявляется при гипнотическом перевоплощении, когда все оптимизируется и снимаются всякие задержки. И те удивительные ролевые возможности, которые вдруг обнаруживаются у человека в гипнозе, есть, очевидно, то, что он сам неосознаваемо ожидает от других в тех же ролях.

Внедряясь в наше подсознание, межличные ожидания способны иногда против воли внушать определенные типы поведения. То, чего ожидают от человека, он начинает непроизвольно ожидать от себя сам. Именно поэтому мы стремимся общаться с людьми, которые нас одобряют и высоко ставят. Человек достаточно впечатлительный и внушаемый, на которого смотрят как на негодяя, может действительно ощущать себя негодяем. И так поступать… Из роли выйти трудно, это знают не только артисты. Одна бездетная супружеская пара долго играла в собаку и кошку. Кончилось тем, что супруг, игравший пса, стал непроизвольно поднимать ногу у фонарных столбов.

Да, в нашем «ожидательном» влиянии друг на друга много непреодолимого.

Почему так часто испытывают взаимную скованность люди, которым как будто бы нечего скрывать друг от друга? Не потому ли, что каждый из них подсознательно боится неодобрения со стороны другого? Неодобрения какого-то неопределенного… Эту скованность они просто внушают друг другу и каждый — Друг через друга — себе. Укрепляется непроизвольный прогноз. Так могут проходить мучительные часы, а иногда месяцы и годы. Алкоголь обычно снимает это ожидательное торможение: под его влиянием человек начинает все в меньшей и меньшей степени смотреть на себя глазами других. Вначале это создает иллюзию освобождения и общности. Потом — «шумел камыш», тяжкое похмелье и отчуждение. Пьяным кажется, что они общаются проникновенно, как никогда: трезвый же, попав в их компанию, видит, что каждый говорит в основном лишь сам с собой и для себя, беспорядок и уровень шума резко повышены.

Тем же «ожидательным торможением» можно объяснить и явление «третий лишний» (ситуацию, уже описанную во второй главе), когда трое друзей, собравшись вместе, испытывают неловкость и скованность. Дело, очевидно, в том, что между каждой парой образуются несовместимые ожидания. Для Петра я один, для Максима — другой, а быть сразу двумя невозможно.

Ожидания других людей как бы становятся нами самими. Мы мыслим и чувствуем своими образами в глазах других, внутренними моделями «я для других». Мы живем для других, даже будучи в полной уверенности, что живем для себя.

«Чем бы человек ни обладал на земле, — писал Паскаль, — прекрасным здоровьем, любыми благами жизни, он все-таки недоволен, если не пользуется почетом у людей… Имея все возможные преимущества, он не чувствует себя удовлетворенным, если не занимает выгодного места в умах… Ничто не может отвлечь его от этой цели… Даже презирающие род людской, третирующие людей, как скотов, и те хотят, чтобы люди поклонялись и верили им…»

Это можно назвать инстинктом социального одобрения. Кажется, это и есть главный инстинкт человека.

В этом сходятся артист и ребенок, обыватель и гений, только разными путями и на разных уровнях. Апогей этой потребности есть поиск любви. И одинокий творец, работающий как будто лишь для самоудовлетворения, не заботящийся и не помышляющий о признании, — и он тоже следует этому инстинкту: только люди, в оценке которых он заинтересован («референтная группа», как говорят социологи), — некая абстракция, какой-то дальний, рискованный расчет на будущее.