|
Мягко, нежно, преданно, с обезоруживающей откровенностью подводят к собственному вроде бы решению, что солист А. никак не подходит к роли Б. Но солист В. просто появился на земле лишь для того, чтобы станцевать эту партию. Станцует, потрясет мир, а там может и умереть спокойно. Запомнит его человечество. А балерина Г. так стара и совершенно неподходяща для партии Д. (а Г. всего 19 лет), что наша взыскательная критика, больше жизни любящая правду и только правду, будет в шоке до конца своих дней. Тут нужно поставить балерину Е., только Е., никого больше (а Е., между прочим, 27 лет, не ленюсь сравнить цифры). Каждый из моих помощников, а их у меня немало, принимается тихонько, но мощно тянуть одеяло на себя. Меня начинает покачивать, подергивать, потряхивать. Но пока держусь, сопротивляюсь. Хотя вскорости я все же окончательно запутываюсь — кто с кем спит, кто под чьей туфлей, кто с кем состоит в родстве и потому такой несравненный гений… Паутина интриг простирается и на грядущий репертуар. Мне нелегко. А может, это все и есть мадридский двор?..
Но терзают меня интригою мои помощники. Собственно труппа принимает своего нового руководителя сердечно, мне с нею мало забот. Меня понимают. Впрочем, какой-то знаменитый дирижер, кажется, Бруно Вальтер, отметил, что максимум, на что может рассчитывать главный дирижер оркестра, — это благожелательный нейтралитет. Благожелательный нейтралитет ко мне определенно был. Мы разучили и показали публике балеты Фокина, Баланчина, Бежара, Мендеса, Альберто Алонсо. И старую классику — отдельные акты из «Лебединого», «Раймонды», «Пахиты». И конечно, несколько балетов современных испанских хореографов. Мое внимание привлекают работы Хосе Гранеро. Его блистательную «Медею» я видела раньше еще в Москве, когда труппа «Балет Националь де Эспана» показала ее на сцене театра Станиславского. Языком фламенко Гранеро смог захватывающе рассказать сюжет древней драмы, отчеканить трагические характеры. Надо обязательно позвать Гранеро в нашу труппу. Он наверняка сможет создать что-то необычное, свежее и на базе классического танца. Мы сидим с Гранеро в нашей театральной кантине. Прихлебываем черный, как крыло грача, кофе. Запиваем ледяной мягкой мадридской водой — вода в Мадриде ой какая вкусная. Совсем некстати я заворачиваю разговор к Марии Стюарт. Перечитываю сейчас книгу Цвейга о казненной шотландской королеве, и меня будоражит драма ее жизни и гибели на эшафоте. Но не только это. Меня давно преследует еще сумасшедшая мысль — не Мария ли Стюарт создала великие пьесы, которые человечество приписало перу Шекспира? Гранеро заинтересовывается, но требует доказательств. — Извольте. Стюарт увлекалась литературой, театром, играла на музыкальных инструментах, в долгом заточении писала дивные сонеты, поэтичные письма, дневники, а может, и пьесы?.. — Но не «Отелло» с «Ромео и Джульеттой»?.. — А почему бы нет? Стюарт бывала в Италии, знала итальянский язык, читала в подлиннике новеллы Банделло. А их сюжеты — это пьесы Шекспира… — Но Шекспир ознакомился с ними в английском переводе. — Дудки. При его жизни новеллы Банделло переведены на английский не были. Я останавливалась в Вероне, и никто не убедит меня, что «Ромео» было написано человеком, там никогда не бывшим. Более того, человеком, чья нога даже не ступала на землю Италии. Все знают, что Шекспир ни разу не покидал Англию и не знал языков. Того же итальянского… Гранеро скептически усмехается. — Хосе, давайте сделаем о Марии Стюарт балет. — Ну, балет — это другое дело. Но только с вами в роли Стюарт. Это мое условие. — Почему бы и нет? А похищенный у Стюарт ларец с пьесами там будет? — Если так настаиваете — будет. |
