Третий день останавливаюсь у витрины магазина по соседству. На Туркенштрассе. Какое прелестное удобное трюмо из светлого средиземноморского ясеня. И сравнительно недорого. Так мне хочется его купить. Как пригодилось бы оно мне каждым утром для прицельного макияжа. А куда его притулить, спрашивается? Может, завтра снова в путь устремимся? И так половина моего гардероба, на Терезиен не уместившегося, у наших вернейших друзей Люды и Эрика Зориных (неизменных первых слушателей глав этой книги) в шкафах висит. Да в подвале в чемоданах мнется. А хоромы снять боязно — вдруг немцы не продлят нам виз?..

Или, может, не нужен дом человеку вовсе? Не нужна своя крыша на головой? Не было своего дома ни у писателя Набокова, ни у художника Бурлюка. И не плохо, бездомные, прожили. Сколько насочинили, нарисовали…

Выходит, я человек старомодный, несовременный. Не футуристка. Нужен мне свой дом, своя крыша. Нужен мне вместительный шкаф для платьев. И светлое трюмо нужно. И письменный стол… Впрочем, помню, как слыхала от Шостаковича, что писать и на собачьей будке можно, когда мысли есть…

Не знаю, не знаю…

Я только знаю, что всем сейчас трудно, всем несладко, кто в бывшей Стране Советов родился. С треском рушится злой колосс на глиняных ногах, в военные сапоги обутых. Землетрясение. А землетрясение — всех затронет, всех коснется…

Я знаю это. Но все равно свою крышу над головой мне иметь хочется…

В самом начале января 1993 года, точнее третьего, в воскресенье, мы приезжаем с Родионом в аэропорт Шереметьево. Возвращаемся в Мюнхен.

К шестидесятилетию Щедрина в Москве и Санкт-Петербурге прошел маленький фестиваль его музыки. Он получил к тому же Государственную премию России. Новой России! Очень торжественно получил, в Кремле.

Настроение у нас приподнятое. Меня провожают друзья с цветами. Отдаем наши паспорта молодому пригожему пограничнику. Он, узнав нас, приветливо улыбается и сосредоточенно склоняется над паспортами в своем сторожевом закутке.

Вас я выпущу, — обращается он к Щедрину. — А вас, Майя Михайловна, не могу. Ваш паспорт с первого января недействителен.

Почему недействителен? Я начинаю волноваться.

Как это может быть? Срок его годности истекает лишь в ноябре 1996 года. Посмотрите. И выезд мне разрешен. Вот штемпель «многократно» до первого ноября 1993-го. Он еще действителен.

Но пограничник возвращает мне паспорт.

— Я все это вижу. Повторяю, ваш паспорт недействителен с первого января 1993 года.

— Как так? Вы ничего не путаете?

— 31 декабря — в мое прошлое дежурство — я бы вас выпустил. Паспорт был действителен. А сегодня выпустить не могу. Паспорт недействителен.

— Что же мне делать?

— Попробуйте обратиться к консулу в аэропорту Шереметьево. Номер его телефона…

Родион записывает цифры на посадочном талоне. Он взбешен:

— Теперь вы понимаете, отчего все бегут отсюда?..

— Не кричите на меня. Я выполняю инструкцию.

Мы звоним консулу. Вот такой диалог:

— Слушаю.

— Здравствуйте. С вами говорит Плисецкая.

Молчание.

Я продолжаю:

— Меня не выпускают. Пропадет авиабилет. Послезавтра объявлен концерт в Брюсселе. Как мне быть?

— Ничем помочь не могу.

Трубка на другом конце провода укладывается на рычаг.

Давненько таким ледяным, неприветливым тоном не говорили со мною в этой стране. Давненько не отвечали на приветствие…

Мы начинаем лихорадочно искать выход. Кому позвонить? Чей телефон наизусть помним? Но кого застанешь — вот вопрос — сегодня воскресенье?..

Разбираю по радио, что уже объявлена посадка. Через полчаса самолет взмоет в воздух. Раз так, пускай Родион летит один.