Японская кухня — вот идеальная пища для балерины. Сушими, суши, шабу-шабу, скьяки, темпура плотно насыщают твой желудок, дают телу энергию. Но не тяжелят, не клонят в сон. Сразу из-за стола можно идти на сцену.

Это здесь, в Японии, я установила свой личный рекорд, сбисировав «Умирающего лебедя» четыре раза. Правда, позже я повторяю его в Лиссабоне, Нью-Йорке, а затем и в Париже…

Замечательный ритуал ждет меня при выходе из служебного входа театра. Выстроившись в строгий ряд, любители балета берут у меня автографы. Испросив разрешения, фотографируются со мною, мигая электронными вспышками. Дарят платки, косынки, куклы-колокольчики, свои рисунки. Самые смелые просят у меня на память изношенные балетные туфли. Если я обещаю захватить их завтра, можете не сомневаться, что этот коллекционер или коллекционерша будут у stage-door спозаранку.

…А в Москве напряжение накапливается все более и более. В короткие заезды, лишь только переступаешь порог Шереметьева, по-животному ощущаешь разлитое вокруг чувство страха и безысходной жути. С кем ни свидишься из не покинувших еще Москву друзей, обязательно слышишь совет:

— Уезжайте, не задерживайтесь здесь. Вот-вот мышеловка захлопнется…

И взаправду все устали от ожидания взрыва, катастрофы, контрудара. Хоть скорей бы это, в самом деле, произошло, — храбрюсь. Неопределенность выматывает.

Лечу в Мюнхен…

С чикагской труппой, совершенно экспромтом — я в Чикаго только мужняя жена — выступаю в спектакле тутошнего балета. Это постановка хореографа Гордона Шмидта. «BY DJANGO». Жанр, в котором мне давным-давно хотелось выступить: музыкальное сопровождение — джаз. Джанго Рейн бардт — звезда джазового мира 30-50-х годов. Трехпалый виртуоз-гитарист, кумир Парижа. Бельгийский цыган. Человек, сотворивший о себе занятную легенду. Мне подробно рассказывает о нем наш хороший друг дирижер Марио Ди Бонавентура. Марио учился в те годы в Париже и не раз бывал на концертах легендарного Джанго. Виртуоз, наркоман, транжира, забияка, пропойца, богема, гений, лишь за несколько дней до смерти разжившийся первым за карьеру выходным костюмом. Потерявший два из своих пяти золотых пальцев на пожаре. И фантастически обходившийся тремя на грифе своей бесподобной гитары.

Моя партия невелика — да разве выучишь за два дня что-то попротяженнее, — но выпукла и эффектна. Теперь и я наконец-то танцую на высоких каблуках в белых атласных туфлях. Платье в пол, с глубокими разрезами до талии. Волосы убраны струйками хрустальных капелей. Огромное концертное боа: я танцую звезду-певицу. Именно танцую. Но танцую, словно пою. Это — интересная задача.

Четыре партнера, как квартет джаз-гола, сопровождают, бережно конвоируют меня. Партия певицы сложена хореографом с юмором, убедительностью, достоверно. Подлинная запись Джанго, под которую я танцую, заряжает меня электрической энергией…

Лето 1991 года мы проводим с Родионом в Америке. Он — «композитор в резиденции» фестиваля в Ланкастере, штат Огайо. А потом отправимся во Флориду. Для обоих это первый визит в этот жаркий штат. «Атлантический центр искусств» позвал Родиона позаниматься с композиторской молодежью. У меня на эти сроки профессиональных приглашений нету, и я превращаюсь в сопровождающее лицо.

Не обходится без затора с американскими визами. Завтра уже надо лететь, а визы в наших советских паспортах будут готовы, как нам холодно и формально объясняют, лишь через несколько дней.