Изменить размер шрифта - +
Соображения у многих из вас — во! — он показал мизинец. — Утрами я прихожу в лагерный сортир и знаю, сколько вами выпито бутылок. По закону Архимеда они плавают. Неужто ума недостает отбить донышко? Эх, грамотеи!

 

— Рота! Спиной друг к другу в шахматном порядке по диагонали, становись!

 

— Эх, молодежь! Неужто не ясно, что ровно два месяца идут на то, чтобы хоть немного приглушить на ваших умных лицах печать интеллекта. На параде она ни к чему.

Санинструктор объясняет солдатам:

— Тот, кто бросают курить, оттягивают свой конец. А кто продолжает курить, кончает раком.

 

По традициям сталинских времен каждое служебное помещение в учреждениях властных структур обязательно должен был украшать портрет великого вождя — Сталина. В кабинете Аношина все выглядело иначе. На стене над столом, за которым сидел секретарь обкома, висел его собственный портрет, писанный маслом.

Портрет Сталина располагался в неположенном ему месте — на стене над дверью кабинета и его можно было увидеть, только оставляя помещение.

Нетрудно представить, в какой форме и с какой оперативностью с каким злорадством и ехидством товарищу Сталину доложили о чудачествах башкирского секретаря.

Под благовидным предлогом в Уфу выехал один из сотрудников центральной контрольной комиссии, чтобы лично разобраться в деле и в случае чего принять меры прямо на месте.

На вопрос почему кабинет секретаря украшен его собственным изображением, Аношин ответил с высоким достоинством и глубоким пониманием своего положения в структуре власти.

— Сюда, в Башкирию, я направлен товарищем Сталиным и облечен его высоким доверием. Я здесь представитель ЦК и значит его личный представитель. Входя в мой кабинет, люди должны видеть меня, даже если я здесь отсутствую. Зато я сам должен видеть перед собой товарища Сталина, смотреть ему прямо в глаза со всей большевистской честностью…

О разговоре было доложено Сталину. Тот выслушал, понял, с кем имеет дело, хотя и раньше представлял, что собой являет его посланец в Башкирии и сказал:

— В действиях товарища Аношина просматривается определенная логика и принципиальность. Больше к этому вопросу возвращаться не будем.

В годы войны Аношину присвоили воинское звание и назначили членом военного совета армии. По фронтам он прошел до победы, представляя в войсках партийное влияние.

В середине шестидесятых годов мне потребовалось встретиться с Аношиным, чтобы уточнить кое-какие детали в готовившейся публикации. Спросил генерала Лисицина, старого армейского политработника, не знает ли он, где живет Аношин.

— Рядом со мной, — сказал Лисицин. — На Кутузовском проспекте. Мы вечерами гуляем и встречаемся. Но он старается держаться от нас в стороне. Наши часто его спрашивают: «А портрет сохранился? Покажи». Это его всегда злит…

Генералы тоже шутят…

На учениях генерал выговаривает командиру полка:

— Бардак! К штабу может проехать каждый, кому ни лень. Немедленно поставьте на дороге шлагбаум или толкового офицера.

Начальником кафедры физической подготовки в мое время в академии был полковник Баранов. Слушателям доставляло немало удовольствия набирать номер его служебного телефона и в ответ слышать:

— Кафедра баранов. Слушаю.

 

Перед государственными выпускными экзаменами Дмитриев получил анонимное письмо:

«Будешь ставить тройки, спалим дачу».

С этим письмом Дмитриев пришел на прием к начальнику академии генералу Козлову.

— Безобразие товарищ генерал.

Козлов прочитал письмо, кивнул, соглашаясь:

— Безобразие, согласен.

— Что же теперь делать?

— Наверное не надо ставить троек.

Быстрый переход