Голос громкий и всхлипень зычный,

         Как о ком-то погибшем, живом.

         Что он видел, верблюд кирпичный,

         В завывании дождевом?

         Видно, видел он дальние страны,

         Сон другой и цветущей поры,

         Золотые пески Афганистана

         И стеклянную хмарь Бухары.

         Ах, и я эти страны знаю.

         Сам немалый прошел там путь.

         Только ближе к родимому краю

         Мне б хотелось теперь повернуть.

         Но угасла та нежная дрема,

         Все истлело в дыму голубом.

         Мир тебе – полевая солома,

         Мир тебе – деревянный дом!

    <1923>

«Мне осталась одна забава…»

         Мне осталась одна забава:

         Пальцы в рот – и веселый свист.

         Прокатилась дурная слава,

         Что похабник я и скандалист.

          Ах! какая смешная потеря!

         Много в жизни смешных потерь.

         Стыдно мне, что я в Бога верил.

         Горько мне, что не верю теперь.

         Золотые, далекие дали!

         Все сжигает житейская мреть.

         И похабничал я и скандалил

         Для того, чтобы ярче гореть.

         Дар поэта – ласкать и карябать,

         Роковая на нем печать.

         Розу белую с черною жабой

         Я хотел на земле повенчать.

         Пусть не сладились, пусть не сбылись

         Эти помыслы розовых дней.

         Но коль черти в душе гнездились —

         Значит, ангелы жили в ней.

         Вот за это веселие мути,

         Отправляясь с ней в край иной,

         Я хочу при последней минуте

         Попросить тех, кто будет со мной,—

         Чтоб за все за грехи мои тяжкие,

         За неверие в благодать

         Положили меня в русской рубашке

         Под иконами умирать.