Ему так не хватало ее утром после того, как Хэлен ушла. Ник хотел задержать ее, остановить. Но не рискнул. Не посмел.

То, что они испытали минувшей ночью, было удивительно, великолепно, потрясающе, даже более прекрасно, чем он мог себе представить. Слишком прекрасно, чтобы длиться вечно.

А что, если она уже раскаивается во всем? Что, если…

Тревожащие душу сомнения маленькой льдинкой застыли где-то внутри.

Даже если Хэлен, как и он, наслаждалась каждым моментом этой ночи, он все равно не мог заставить ее остаться. Нужно было считаться с девочками. А Нику не хотелось, чтобы Хэлен чувствовала себя неловко перед ними. Если бы Дотти или Пэтси, или Сью застали их врасплох, это могло бы все разрушить.

Жизнь Николаса совершенно изменилась. Изменилась с тех пор, как Юлиус оставил ему половину ранчо. Ковбой был очень рад. Да и кто бы не обрадовался на его месте? И все-таки в глубине души он боялся.

Вместе с наследством появилась ответственность, необходимость самому принимать решения и претворять их в жизнь. Словно ему подарили самую лучшую дикую лошадь в мире — и Нику предстояло объездить ее. И только у него стало что-то получаться, как судьба даровала ему прекрасное хрустальное украшение, говоря: «Вот, лови. Да держи покрепче. Это тоже твое».

Это была Хэлен — самый прекрасный человек, который когда-либо входил в его жизнь. Самая красивая. Самая добрая. Самая желанная.

Николас знал, что должен быть осторожен. То, что произошло между ними прошлой ночью, было таким хрупким, почти неуловимым, неосязаемым. Хэлен призналась ему в любви. Но секс и любовь — не одно и то же, по крайней мере для него. Эта ночь была большим, чем секс. Хэлен заставила его почувствовать… Ковбой боялся произнести эти слова.

Он надеялся, что Хэлен поднимется к нему, когда покормит скот. Но вместо нее появилась Дотти с кучей новостей о коровах и о приготовлениях к празднику. Николас понял, что у Хэлен масса дел, и она вряд ли сможет подняться к нему, даже если захочет.

В конце концов соблазнительные запахи и тихий смех, раздающийся на кухне, выманили его из комнаты. Николасу до боли захотелось увидеть Хэлен, ее лицо, ее глаза, проверить ее чувства. Да и свои собственные тоже.

Голубые блестящие глаза и приветливая улыбка сказали ковбою все, что он хотел знать. Вдобавок прикосновение губ Хэлен к краю его кофейной чашки, как тихое приглашение сделать то же самое. В этом жесте было обещание. Весь день Николас чувствовал ее тепло, заботу и ждал следующей ночи.

А пока все шло своим чередом, и Хэлен вовлекала его и девочек в волшебный мир семьи, отмечающей День Благодарения, в мир, который знала с детства.

Теперь они сидели за столом, покрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, уставленным праздничными яствами, нарядные, веселые, с радостью в глазах. Николас посмотрел на улыбающуюся Хэлен.

— Хочешь прочесть молитву, Ник? — спросила она.

Слова застряли у него в горле, словно он только что проглотил половину индейки. Стеснительность словно парализовала его.

— Лучше ты, — пробормотал он.

Хэлен склонила голову.

— Господи, благослови нас и твои дары, которые мы получаем щедростью твоей. — Она обвела глазами стол, затем посмотрела на девочек и Николаса. — Мы особенно благодарим тебя за то, что ты дал нам друг друга, — продолжала Хэлен. — Помоги нам сохранить все это. Пожалуйста, дай нам мужество быть тем, кем ты хочешь нас видеть. Аминь.

Только после уговоров девочки пошли спать. Сначала Сью, потом Дотти и спустя полчаса — Пэтси.

Никто не хотел покидать уютную гостиную, теплый очаг, возле которого они весело и непринужденно болтали весь вечер. Хэлен была счастлива — праздник прошел так, как она хотела, и вот она осталась с Николасом наедине.