Ты теперь не так уж будешь биться,

         Сердце, тронутое холодком,

         И страна березового ситца

         Не заманит шляться босиком.

         Дух бродяжий! ты все реже, реже

         Расшевеливаешь пламень уст.

         О моя утраченная свежесть,

         Буйство глаз и половодье чувств.

         Я теперь скупее стал в желаньях,

         Жизнь моя! иль ты приснилась мне?

         Словно я весенней гулкой ранью

         Проскакал на розовом коне.

         Все мы, все мы в этом мире тленны,

         Тихо льется с кленов листьев медь…

         Будь же ты вовек благословенно,

         Что пришло процвесть и умереть.

    1921

«Все живое особой метой…»

         Все живое особой метой

         Отмечается с ранних пор.

         Если не был бы я поэтом,

         То, наверно, был мошенник и вор.

         Худощавый и низкорослый,

         Средь мальчишек всегда герой,

         Часто, часто с разбитым носом

         Приходил я к себе домой.

         И навстречу испуганной маме

         Я цедил сквозь кровавый рот:

         «Ничего! Я споткнулся о камень,

         Это к завтраму все заживет».

         И теперь вот, когда простыла

         Этих дней кипятковая вязь,

         Беспокойная, дерзкая сила

         На поэмы мои пролилась.

         Золотая словесная груда,

         И над каждой строкой без конца

         Отражается прежняя удаль

         Забияки и сорванца.

         Как тогда, я отважный и гордый,

         Только новью мой брызжет шаг…

         Если раньше мне били в морду,

         То теперь вся в крови душа.

         И уже говорю я не маме,

         А в чужой и хохочущий сброд:

         «Ничего! Я споткнулся о камень,

         Это к завтраму все заживет».