«Прохожий!

         Укажи, дружок,

         Где тут живет Есенина Татьяна?»

         «Татьяна… Гм…

         Да вон за той избой.

         А ты ей что?

         Сродни?

         Аль, может, сын пропащий?»

         «Да, сын.

         Но что, старик, с тобой?

         Скажи мне,

         Отчего ты так глядишь скорбяще?»

         «Добро, мой внук,

          Добро, что не узнал ты деда!..»

         «Ах, дедушка, ужели это ты?»

         И полилась печальная беседа

         Слезами теплыми на пыльные цветы.

         . . . . . . .

         «Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать…

         А мне уж девяносто…

         Скоро в гроб.

         Давно пора бы было воротиться».

         Он говорит, а сам все морщит лоб.

         «Да!.. Время!..

         Ты не коммунист?»

         «Нет!..»

         «А сестры стали комсомолки.

         Такая гадость! Просто удавись!

         Вчера иконы выбросили с полки,

         На церкви комиссар снял крест.

         Теперь и Богу негде помолиться.

         Уж я хожу украдкой нынче в лес,

         Молюсь осинам…

         Может, пригодится…

         Пойдем домой —

         Ты все увидишь сам».

         И мы идем, топча межой кукольни.

         Я улыбаюсь пашням и лесам,

         А дед с тоской глядит на колокольню.

         . . . . . . .

         . . . . . . .

         «Здорово, мать! Здорово!»

         И я опять тяну к глазам платок.

         Тут разрыдаться может и корова,

         Глядя на этот бедный уголок.