Да что там Рдутловский, когда взрыватели и запалы у нас Англия и Франция закупают! Немного, да и не продлится это долго — сейчас посчитают и либо что-то свое выкатят, либо у нас лицензию купят и будут клепать на месте, чтобы не возить за семь верст. Немцы тоже очень интересовались, и я им даже авансы на этот счет делал, мол, я только за, но продукция военная, требуется разрешение правительства. Вот они второй год это разрешение и получают — наша бюрократия чего-чего, а волынить да футболить умеет великолепно, а уж если еще и по приказу сверху, от самого Столыпина… В общем, не видать немцам этой морковки, хотя она и прямо перед носом болтается.

О, а что это в Успенском переулке происходит? Я сощурил глаза и всмотрелся — ага, дворники снег чистят. Хорошо тут на высоте, все сидно, никто тебя не видит… Жаль только до Белого моря не дотянутся, там второй наш промрайон…

Сзади деликатно, в варежку, кашлянул дозорный.

— Что, брат, пора?

— Пора, Григорий Ефимович, сами знаете, запрещено посторонних пущать, мы уж вас из особого уважения…

Да, это он прав, надо вниз топать. Не положено мне на каланче торчать, здесь человек работает, а я ему мешаю, перспективу загораживаю. Хотя знал бы он, как эта перспектива могла тазом накрыться и чего нам стоило все удержать.

Спас нас тогда граф Толстой. Когда я лежал после покушения в коме, все сыпалось и разбегались люди, а Щекин, Елена и капитан лихорадочно пытались остановить расползание, то все посчитали, что Распутин кончился. А коли так — то с ним кончились и Ростех, и «Небесная Россия», и Стрелковый союз, обретший приставку «Императорский» и даже реформы в стране, обратно царь с дядьями будет всем рулить.

И тут Лев Николаевич вдруг ушел из семьи, добрался в Москву и обосновался в московской общине «небесников». Известие это тогда прозвучало как гром среди ясного неба — если уж такой авторитет, как Толстой, верит в гришкино дело, то рано распутинские проекты хоронить. А граф еще и несколько статей написал в поддержку, и с его подачи пошли «общественные молебны о здравии раба божьего Григория». И на них приходили сотни и тысячи простого народа, отчего российская власть малость вздрогнула, церковь затихарилась, а писаки засунули языки в задницу. В общем, Лев Николаевич дал нам жизненно необходимую передышку, соратники мои приободрились, консолидировались и даже выперли еще некоторое количество сомнительных личностей вслед тем, кто удрал сам. Такая вот чистка рядов получилась — не было бы счастья, да несчастье помогло, почти половину тогда из партии вытурили, зато остались самые верные.

И тут внезапно в Небесную Россию вступает Столыпин. Разговоры про это я с ним, надо сказать, вел. И даже морковку какую-то финансовую подвесил, но Петр Аркадьевич не торопился. А как меня «не стало», а партия выжила и даже прибавила — в самом начале 1909-го года объявил. И как красиво это сделал… На мостике крейсера Варяг, который месяцем ранее прибыл в Питер. Сколько я пробивал выкуп, обхаживал японцев… А плодами воспользовался премьер. Но я не в обиде — Петр Аркадьевич стал тем паровозом, что вытащил избирательную кампанию «Небесников» в 12-м году. Левые перли как танк, по всем прогнозам должны были забрать Думу и вместе с ней власть. Но нет. Толстой, Столыпин, даже вернувшийся на «новой волне» в партию Булгаков — вот кто принесли нам победу, я то слаб еще был выборной кампанией заниматься. Ну и административный ресурс помог, как без него. Да, это был выигрыш всего в 5 %, но ведь все равно выигрыш. И левые его признали! Хотя поначалу все шло к очередной всероссийской стачке, протестам… Но Ленин чертовки хорош как политик и отлично понимал, что если в Третьей Думе левые взяли пятьдесят мандатов, в Четвертой двести, то к бабке не ходи — Пятая дума будет социалистической.