Конституция, в первую очередь, это разделение ответственности. Царь отвечает за все победы, а Дума и выборное правительство — за все поражения. Никто не посмеет тыкать пальцем в царя, как это было после Цусимы и Кровавого воскресенья. Царь — верховный арбитр.

А что “народ у нас не дорос”, так то и хорошо, Дума оттого у нас слабенькая, без традиций, крутить-вертеть такой особых умений не надо.

И взять те же Европы, брата Георга и брата Вильгельма — куда как много власти имеют, и это при конституциях, парламентах-рейхстагах, свободной прессе и так далее! А народ русский, чай, не глупей немцев. И родственники сообразят, что в новых условиях им куда лучше, и церковники, что добиться Патриарха теперь можно проще простого — внести законопроект в Думу и все. И что я считаю необходимым увеличить цивильный лист до пятидесяти миллионов.

Вот-вот. Не грабить царя надо, а добавить ему денег. Кнут и пряник.

Цифра впечатление произвела. А я дополнил, что если раньше в год строили, скажем, тысячу школ, то “прогрессивная общественность” все равно шельмовала царя — а почему не две тысячи? А теперь, когда Николай отойдет немножко в сторону, каждая построенная им школа или больница будет только в плюс, а за нехватку ругать будут Думу.

— И много ли мне школ строить надо? — ернически спросил император, наконец-то зажегший спичку и затянувшийся табачным дымом.

— Не знаю, государь. Да и не в школах лишь дело. Вот, к примеру, авиация…

— Знаю, знаю, — замахал он рукой с зажатой папиросой, — все твои мечтания!

— То не мечтания, — строго ответил я, — ведомо мне, что из сего баловства важнейшая ветвь вырастет, воздушный военный флот! И что России таковым обладать необходимо!

Он только ладонью махнул.

— Мало ли у нас дел, на которые вечно денег не хватает? Вот, положим, те же школы. Можно ведь не их строить, а учительские семинарии. Ты одну семинарию построишь, а Дума, чтобы учителей пристроить, будет вынуждена создать десяток-другой школ…

— Скажи, Григорий, а тебе лично что в этом нужно? — царь строго посмотрел на меня.

Ну, гражданин Распутин, держись! Я снял очки и ответил прямым взглядом:

— Не для себя стараюсь, мне за державу обидно! Коли думаешь иначе — прикажи вывести меня в парк да пристрелить. Или вон — я кинул на стену, где висело оружие — шашкой заруби.

— Ну полно, полно, не обижайся. Я думаю, в честь избавления Алексея надо нам на богомолье съездить. Ты тоже давай с нами.

Я поклонился. Кажется, момент истины позади.

— Обязательно, государь! А насчет конституции — пусть пока поиграются. Еесли уж сильно в лужу сядут, тогда и отменить можно будет…

Царь пристально посмотрел на меня, но промолчал.

*****

До Юсуповского дворца добрался в разобранном состоянии, сильно сказалось напряжение от разговора и последовавшей трехчасовой молитвы с царским семейством.

Позвонил Перцову, дал указание малость сменить тон в нашей рекламной кампании, упирать на то, что конституцию мог даровать только такой сильный и справедливый государь, как Николай.

Анечка оставила подборку газет — все российские, за исключением совсем уж черносотенных, ликуют, да и монархисты не то, чтобы резко против. Хотя положение у них идиотское: они же за самодержавие? Ну так самодержавный царь самодержавно от оного отказался. Вы против? То есть, вы против самодержавия? Бу-га-га-га!

“Цивилизованные страны” всячески приветствовали. Выше всех в воздух чепчики бросали французы, англичане и немцы реагировали посдержанней. Австрияки, падлы, хоть и поздравили, но сквозь зубы. Дескать, посмотрим, как русские варвары приживутся в семье конституционных монархий.