– Ко мне приезжают ученики со всего мира. Каждый, кто рисует вампиров, нечисть, демонов, другие миры. Каждый, кто использует обсидиан чуть чаще, чем жемчужную глазурь. Каждый, кто перечитал сказок про мертвецов и думает, что теперь ему подвластно всё. А остаются только те, кто способен создать собственный мир. Не копию моего или моих учеников. А собственный. Честный и правдивый. За пять лет их заметки, наброски превращаются в историю. Они пишут по две картины в год, раскрывая свою душу и то, что спрятано за ней. В каждом есть темная сторона. Они должны взглянуть в лицо своим демонам и навсегда запечатать их в холсте.

– Ваши ученики – творцы? Вы берете не тех, кто способен красиво рисовать, а тех, кто способен вдохнуть жизнь в полотна и заставить простых людей верить в эти ожившие кошмары?

– Ожившие кошмары? – изогнул бровь Штерн. От этого его лицо стало еще моложе. – Вот как вы это называете. Расскажите мне про ваш личный кошмар, доктор Марк Карлин.

Марк перевел дыхание. Он взял кофейную пару и сделал глоток. Напиток обжег. Это был не просто кофе. Художник добавил туда какие-то специи, наверное, даже алкоголь. Голова мгновенно прояснилась, но лоб стянул стальной обруч. Карлин замер, держа чашку у губ и вдыхая терпкий аромат. В кончиках пальцев закололо, а потом по телу разлилось тепло.

– Мой личный кошмар свершился наяву, профессор. Возможно, когда пройдет больше времени, я смогу вам рассказать про это. И, может быть, вы его нарисуете.

Штерн протянул руку и нажал на какую-то кнопку под чайным столиком. Прямо перед ними зажглась тусклым синим пламенем лампа, направленная на огромную картину почти в человеческий рост. Она висела на дальней стене и не бросалась в глаза, но сейчас, высвеченная синим, заполнила собой все пространство. Карлин очень медленно опустил чашку на стол и судорожно сплел пальцы. Его взгляд был прикован к полотну, сердце, кажется, не билось, а мысли испарились. Действие напитка достигло своего апогея, Карлин чувствовал, что одурманен. И от этого казалось, что мастерская превращается в преисподнюю. Шевелились тени на работах, но каждое движение, каждый звук были направлены в дальний конец помещения, где висела скрытая до сих пор картина.

В центре угольно-черного в таком освещении полотна парил ребенок. Лицо обращено к небу, крылья отливают синевой. В детской фигурке не осталось жизни, но она была наполнена скорбным изяществом и удивительным покоем. Лицо будто светилось изнутри. Карлин разглядел даже чуть более четкую, чем свойственно детям, линию ресниц, спокойное выражение пухлого лица. Аккуратные кукольные ручки, ножки, обнаженное тельце. Поза на картине в точности соответствовала тому, что он видел в отчетах криминалистов и в собственном доме.

– Я знаю, что вы пережили, детектив, и искренне сочувствую вашему горю. Я понимаю, что вы приехали сюда с неофициальным визитом с единственной целью – найти убийцу среди моих учеников. Мы дадим вам списки и всю информацию, которую вы запросите. Но не просите дать характеристику любому из них. Я не уверен в вашей теории, не уверен в том, что кто-то из них причастен к тому, что происходит в Треверберге. Я даже не уверен, что эта картина хотя бы мало-мальски напоминает то, что видите вы. Но я слышал про ангелов. И подозреваю, что вы здесь за этим.

7. Говард Логан

24 июня 2001 года

Треверберг

Центральное управление полиции

Говард доел слойку с мясом, нервно смахнул крошки с подбородка и столешницы и, смяв бумажный пакет с логотипом «Тревербергский хлеб», на котором был изображен толстый повар с батоном в руках, отправил в длинный полет через весь кабинет. Пакет попал в мусорное ведро, сбив с его края пустую банку из-под колы, которую офицер Тресс до этого устанавливал в течение часа.

– Трехочковый.