|
— Однако именно старые вещи — вот подлинные сокровища. Итак, снайпер, ты, наверное, думал, что наша маленькая тайна имеет какое-то отношение к некой давно забытой жестокой трагедии? Гм, давайте-ка пофантазируем. Жители деревни отказываются оставить свои дома и освободить место для прокладки трубопровода, и подрядчики безжалостно расправляются с их черными языческими задницами. Что-нибудь в таком духе? Или это какая-то масштабная деловая сделка, которую его светлость Констебл провернул с русской мафией, «Аль-Каедой» и национальной гвардией. Краденые боеголовки для жителей Молуккских островов, тяжелая вода для албанцев, отравленное птичье дерьмо для индейцев дакота, мечтающих о своем независимом государстве. Но нет, ничего такого, всего лишь один человек пытается скрыть свою давнюю ошибку и отмазаться от того, что ты, я, ребята и все, кто сражался за родину и короля, делали так хорошо. Случилось нечто, чего не должно было быть, трагическая смерть, однако так устроен наш порочный мир, так было прежде, так происходит сейчас и так будет всегда. Такова цена действия: трагедия, преступление и позор. Но верно ли только из-за чистой справедливости разрушать создаваемое годами, тогда как более подобающей линией поведения было бы прощение, за которым последует забвение? Я говорил об этом с его светлостью, поскольку должен был знать правду, перед тем как вместе со своими ребятами взяться за работу. Я хотел понять, праведно ли то дело, за которое я принимаюсь с риском для себя и своих ребят. Его светлость продавал свой товар, и я был придирчивым покупателем. Так вот, сейчас я постараюсь убедить тебя так, как он убедил меня, и, когда я закончу, ты поймешь, что следует делать, — я в этом уверен. Имбирь, начинай сеанс.
Свет погас. У Боба за спиной раздался стрекот старого маленького кинопроектора, тоже допотопного; яркий луч света выплеснулся на экран, затем сменился полупрозрачностью заправочного конца, который проезжал в щель между лампой и линзой, мелькая царапинами, пятнами и волосками. Таинственные звуки, знакомые каждому, кто учился в школе в период где-нибудь с 1945-го по 1985 год, — особое щелканье со скоростью двадцать четыре кадра в секунду, спрятанное в скрежете смазанных шестеренок, — наполнили темноту комнаты, заворожив горстку зрителей. Свэггер увидел на экране черно-белое, зернистое, плохо освещенное, дергающееся мертвое изображение какого-то помещения, заполненного людьми в одежде давно минувшей эпохи под названием начало семидесятых. Он смотрел на лохматые прически, закрывающие уши, расклешенные джинсы, обилие вещей с армейских складов, никаких бейсболок. По двум очередям, выстроившимся к двум окошкам, за которыми сидели кассирши, Боб понял, что съемка сделана в банке камерой видеонаблюдения, подобной той, что обессмертила Патти Херст.[75] У окошка стоял высокий хиппи, без бороды, но с усами. Точно банк? Тогда это ограбление, тот самый знаменитый день в истории левого движения, 10 февраля 1971 года, когда Джек Стронг и Митци Рейли, по крайней мере как утверждали их недоброжелатели, провернули ограбление филиала Федерального банка в Ньякетте, тем самым покинув ряды радикальных преступников-дилетантов и навсегда превратившись в профессиональных убийц. Каким-то образом эту ленту похитили из полицейского хранилища, после чего, благодаря сложным политическим хитросплетениям радикального подполья тех дней, она попала к Оззи Харрису, известному своей честностью, своей неподкупностью, своей преданностью делу. Лучшего защитника Стронгов невозможно было представить. Но когда началось действие и двое незнакомцев, появившись в зале, внезапно выхватили оружие и застыли в нерешительных позах, проникнутых влиянием кино, Боб понял, что это не Джек и Митци. Только не они. Конечно, это были радикальные хиппи, в одежде с армейских складов, в кепи, парень с отвислыми усами, девчонка с всклокоченными, словно наэлектризованными волосами, выбивающимися из-под кепи, оба в темных очках, но это определенно были не Джек и Митци, по телосложению, по цвету кожи, по резкости движений, по стиснувшему их страху, когда они заорали на бедную девушку за окошком, в то время как остальные посетители пятились назад, подчиняясь уже своему страху, а кинокамера безучастно наблюдала за этим со своей высоты. |
