– Степан Денисович, на два слова! – Я кивнул в сторону коридора.

Мы вышли из кабинета, я без сил прислонился к стене.

– Алексей, мне некогда! Там, на пленуме, первые секретари орут, вот-вот ситуация выйдет из-под контроля.

– Родион – это же Малиновский? Он арестован? – Я пытался собрать мысли в кучу, но получалось плохо.

– И Суслов тоже. – Мезенцев посмотрел на часы.

– И кто теперь станет Первым секретарем ЦК?

– Микоян, наверное, – пожал плечами генерал.

Этот интриган и хитрец?! Тот самый Микоян, что «счастливо» избежал расстрела по делу 26 бакинских комиссаров?? Да на нем же клейма ставить негде – непотопляемый Анастас! Такой человек скорее сам страну потопит. Продаст быстрее, чем Горбачев с Ельциным.

– Степан Денисович! Ну, нельзя Микояна делать Первым секретарем ЦК!

– Много ты понимаешь! – раздраженно ответил Мезенцев. – В ЦК большинство у секретарей обкомов. А Микоян с ними со всеми «вась-вась», уже небось раздает обещания да посулы…

– И пусть раздает. А вы сломайте ему игру!

– Да как?! Микоян – старейший член партии и ЦК, у него все нити в руках!

– Дайте пленуму другую удобную кандидатуру.

– Какую?! В ЦК интриган на интригане.

Кого же предложить? Я вижу, что Мезенцев уже совсем потерял терпение. Сейчас уйдет. Косыгина? Но «золотой пятилетки» еще не было – у Алексея Николаевича просто еще нет того авторитета экономиста мирового класса, который он заработал в «моей» истории. Мазуров? Та же история. Отличная кандидатура – воевал среди белорусских партизан, был ранен, честный и прямой человек. Но у чиновников не пройдет. Он ведь из своих, из первых секретарей обкомов, и те будут завидовать – из принципа не проголосуют.

– Товарищ Мезенцев, – из кабинета выглядывает доктор, озабоченно на меня смотрит, – Русина надо уже везти. На нем же лица нет.

За спиной доктора я вижу обеспокоенную Вику.

– Все, Русин, спускайся во двор и езжай в больницу. Я пошел.

Кого же предложить-то?! Поврежденная печать на груди отзывается сильной, пронзительной болью, я слышу где-то совсем далеко грохот Слова. Да неужели?!

– Степан Денисович! Предложите им Гагарина!! – Слово в голове отзывается космическим рокотом одобрения, печать раскалывает грудь дикой болью, и я падаю на пол. На меня вновь накатывает беспросветная чернота.

* * *

На какое-то время я зависаю в непонятной, но довольно уютной темноте. То прихожу в сознание, то теряю его, даже слышу отрывочные фразы окружающих, только глаза открыть нет сил. Судя по тряске и слабому запаху бензина, меня куда-то везут на машине. Совсем рядом тихо всхлипывает Вика, ее рука нежно гладит меня по щеке. Хочу улыбнуться ей, успокоить, что со мной уже все в порядке, но… даже пальцами не могу пошевелить, не то что губами. В какой-то момент сквозь гул мотора до меня начинает доноситься какой-то шум, как в радиоэфире, когда пытаешься настроиться на нужную волну. Мне почему-то кажется, что это со мной разговаривает Логос, только слов я никак не могу разобрать. Я напряженно вслушиваюсь, но от бесплодных попыток понять божественную речь начинает ломить виски. Быстро устаю и наконец сдаюсь, проваливаюсь в крепкий сон…

Очнулся я уже под вечер. Судя по знакомым медицинским запахам и белым стенам, снова в больнице. Правда, теперь в небольшой отдельной палате кроме меня никого нет. Осторожно приподнимаюсь на локте, чтобы оглядеться. Рана на груди отдает тупой болью, но теперь она вполне терпима, не то что днем. Только вздохнуть глубоко по-прежнему не могу.