– Рано тебя настигает склероз, друг мой, рано, – рассмеялась Таня. А потом обернулась и посмотрела на него сквозь прищур роскошных ресниц: – Рахманинов. Третий концерт. В девятнадцать ноль-ноль.

Теперь рассмеялся Илья – и поцеловал свою супругу в теплые мягкие губы.

– Так вот зачем нужна жена! Чтобы все помнить.

– И до девятнадцати ноль-ноль у нас есть время… не вставать.

Господи, какая же пошлость лезет в голову. С другой стороны, он – молодожен, ему это простительно.

Илья прижал к себе жену совсем плотно.

– Предложение про «не вставать» несколько запоздало…

В душ Илья пошел первый. А когда вернулся в комнату, застал Таню стоящей у окна. Изгибы тела снова облачены в сорочку на тонких лямках, волосы в прекрасном беспорядке рассыпаны по плечам. Илья подошел и встал сзади.

– Там дождь, – Таня прижалась спиной к его груди. – Но он заканчивается. Вечером будет хорошая погода. Закажешь завтрак?

Когда в номер принесли завтрак, та девушка, что жарко целовала и томно нежилась в его руках, исчезла. За столом напротив Ильи сидела предельно собранная и деловая молодая женщина. А на кровати, на которой еще совсем недавно они любили друг друга, лежал его концертный костюм, ею приготовленный.

– У нас полчаса, – Таня взглянула на часы на запястье. – Успеем как раз позавтракать. А потом надо выходить, чтобы не опоздать на репетиционный прогон. – Илья смотрел на нее. Молчал. Улыбался. – Чему ты улыбаешься?

– Не чему, а кому. Тебе.

Для репетиционного прогона им выделили Малый зал филармонии. Проходя через служебный вход, мимо стен, которые видели Шостаковича и Мравинского, Илья не мог отделаться от ощущения, что он не успокоится, пока не сыграет в этом святом для любого музыканта месте. Но пока Илья спешил на встречу со своим дирижером. Тот встретил его энергичным рукопожатием.

– Рахманинов! Ах, как я люблю Рахманинова. Он последний из плеяды великих романтиков.

Илья не стал сдерживать легкую улыбку. Маэстро Ли Вэнь слово в слово повторяет одну из любимых фраз профессора Самойленко.

– Мы еще только начали разбирать его наследие, – продолжил свой панегирик дирижер. – Сколько нам еще предстоит о нем понять… – Маэстро встряхнул партитуру. – Ну что, начинаем?

– Начинаем.

Перед тем как пройти к роялю, Илья обернулся к зрительному залу. Там в первом ряду сидел единственный зритель. Его главный слушатель. Его жена.

* * *

– Ну что, я заработал право на автостоп?

Иван едва взглянул на зачетку, которой махал перед его носом сын. У ног Ини стоял рюкзак, в который он продолжал с остервенением утрамбовывать вещи.

Заданный вопрос был риторическим. Потому что гораздо громче слов говорили действия. А еще – сам вид Вани. Если раньше его угрозы уехать автостопом имели целью подразнить отца и в них не было ничего серьезного, то теперь… теперь все изменилось. Ваня говорил и действовал как человек, принявший решение. А вставать на пути у человека, принявшего твердое решение, неправильно. А может быть, даже опасно.

– Настоящий автостопщик не зарабатывает право на автостоп. Он просто берет – и уезжает.

Иня замер, скорчившись над рюкзаком в три погибели. Искоса посмотрела на Ивана снизу вверх.

– Откуда ты знаешь?

– Папа знает, папа пожил.

Ванька угукнул и наконец застегнул туго набитый рюкзак. А когда выпрямился, его уже ждали распростертые отцовы руки. Обнялись они коротко, немного неловко, но искренне. Господи, мальчик, когда ты-то успел вырасти?!

Они разжали руки ровно в тот момент, когда из кухни появилась Дуня с пакетом пирожков.