|
Все вели себя по-разному. Кто-то был в ступоре, словно окаменел, кто-то бился в истерике, некоторые держали себя в руках, как умели. Но такие, как Борис Михайлович Готовчиц, попадались Насте крайне редко. Положа руку на сердце, можно сказать, что и вовсе не попадались. Борис Готовчиц был напуган. Причем напуган так сильно и так явно, что, казалось, даже не чувствовал боли утраты. Он ни минуты не сидел спокойно, постоянно меняя позу, хрустел пальцами, все время что-то вертел в руках, а взгляд его был обращен внутрь себя. Похоже, он даже плохо слышал своих собеседников. – Борис Михайлович, тело вашей жены было обнаружено на улице Островитянова. Вы не знаете, что она делала в этом районе? – Нет. Я вообще не знаю, где это. – Это на юге Москвы, рядом со станцией метро «Коньково». Там еще есть большой вещевой рынок. – Не знаю. Может быть, что-то покупала на рынке… – Среди ее вещей не было никаких покупок, только сумочка. На этой улице не живут ваши знакомые или родственники? – Я же сказал, не знаю. Ну сколько можно, в самом-то деле! – Столько, сколько нужно, – неожиданно жестко произнес Лесников. Настя кинула на него укоризненный взгляд. Разве так можно? У человека жену убили, естественно, что у него реакция не вполне адекватная. Когда человек в таком состоянии, ему нужно прощать и хамство, и грубость, и глупость, и забывчивость. Однако Готовчиц даже не заметил резкости оперативника, настолько он был погружен в себя. – Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, о вчерашнем дне. Где были, что делали вы и Юлия Николаевна? Куда ходили, кто вам звонил, о чем вы разговаривали? – Все, как обычно. Встали в половине восьмого, как и каждый день. Завтракали. Разговаривали… О чем-то… Сейчас уже точно не помню. Ничего особенного. В десять я начал прием, а Юля в своей комнате работала, готовила материалы для выступления в Думе. Потом обедали, часа в два примерно. В четыре ко мне снова пришли на консультацию. Когда пациентка уходила, Юли уже не было дома. Больше я ее не видел. Вот… Готовчиц снова захрустел пальцами и отвернулся. – Во время утреннего приема вам кто-нибудь звонил? – спросила Настя. – Не знаю. В моем кабинете есть телефон, но, когда я работаю с пациентом, я его обязательно отключаю. Вы должны это понимать. – Да-да, конечно, – торопливо согласилась она. – А другой аппарат? – В спальне и на кухне. Но, когда я веду прием, Юля устанавливает минимальную громкость звонка, чтобы в кабинет не доносилось ни звука. Она даже по квартире ходит на цыпочках. Во время беседы должны существовать только я и пациент. Двое во всем мире. Понимаете? Ощущение, что рядом есть кто-то третий, очень мешает. Никаких посторонних шумов быть не должно. – Значит, вы не знаете, звонил ли кто-нибудь вам или вашей жене с десяти до двух? – Мне кто-то звонил… Я уже не помню. Юля всегда записывала, что передать, и после приема мне все рассказывала. – Значит, вчера во время обеда она вам доложила, кто вам звонил, – уточнил Игорь. – Да, конечно. – А о том, кто звонил лично ей, она не говорила? – Я не помню. Может быть… Я не очень вслушивался. – Почему? Вопрос был самым обычным, но психоаналитик на него не ответил, только неопределенно пожал плечами. – Во время обеда Юлия Николаевна делилась с вами своими планами на вторую половину дня? – Нет… Кажется… Я не вслушивался. |
