Сигнал все продолжался и продолжался, и я не смел повесить трубку.

Ответ! Ответ!

Она ответила. Сказала:

— Это ты?

— Конечно, сердечко, кто же еще?

— А множество. Из тех, что приходят.

— Всего лишь небольшое дело, милая.

— Какое дело? Пластон кому?

Я подумал, чему обязан этим упоминанием о пластоне.

Потом вспомнил. Когда-то я сказал ей, что торгую пластоном. В тот раз я привез ей в подарок пластоновую ночную сорочку. Воспоминания о ней вызвали у меня боль в таком месте, где мне не хотелось бы ощущать боль.

Я сказал:

— Послушай. Дай мне еще полчаса…

Глаза ее стали влажными.

— Я сижу тут одна…

— Я быстро. — Чтобы показать вам, в каком я был отчаянии, скажу, что раздумывал над путями, которые могли привести только к драгоценностям, хотя и ценой бреши в бюджете. А для проницательного взгляда Хильды это будет все равно что туманность Конская Голова на фоне Млечного Пути.

Она сказала:

— У меня было назначено свидание, и я его отменила.

Я возразил.

— Ты ведь сказала, что это «не очень важное свидание».

Она закричала:

— Не очень важное свидание! — Но именно так она сказала. Впрочем, если ты прав, в споре с женщиной это еще хуже. Разве я не знаю это? — Он мне обещал имение на Земле…

Она все продолжала говорить об этом имении на Земле. В Марспорте нет девушки, которая не ждала бы имения на Земле, а количество получивших такие имения можно пересчитать по шестым пальцам на руках. Но надежда вечно жива в груди человека, а у Флора для нее там много места.

Я пытался остановить ее. Бросал ей «сладких» и «деток», пока можно было подумать, что все пчелы на Земле забеременеют.

Никакого толку.

Наконец она сказала:

— И вот я сижу одна, и никого рядом, и как ты думаешь, что будет с моей репутацией?

Что ж, она права. Я чувствовал себя последним подонком в Галактике. Если станет известно, что она простаивает, начнут говорить, что она утратила хватку. А такие разговоры могут прикончить девушку.

Я вернулся в комнату ожидания. Стюард, стоявший у дверей, приветствовал меня.

Я посмотрел на троих промышленников и подумал, в каком порядке стал бы душить их до смерти, если бы получил соответствующий приказ. Первым, наверно, Харпонастера. У него тощая жилистая шея, ее легко охватить руками, а большие пальцы удобно лягут на кадык.

Это меня подбодрило, и я по привычке воскликнул:

— Здорово!

Это тут же привело их в действие. Ферруччи сказал:

— Здоровоносы пролили воду в снег.

Харпонастер, с тощей шеей, добавил:

— Неги и негры не станут опарировать котов.

Липски сказал:

— Котов, мотов, стукотов, готов.

— Готов пьяница пока.

— По как пройти в Чикаго?

— Го-ворите.

— Варите.

— Те.

Молчание.

Они смотрели на меня. Я смотрел на них. Они лишены эмоций, вернее, двое из них лишены, и ни о чем не думают. А время проходит.

Я смотрел на них и думал о Флоре. Мне пришло в голову, что я не могу потерять то, что уже потерял. Можно поговорить о ней.

Я сказал:

— Джентльмены, в этом городе есть девушка, имя которой я не стану упоминать, не желая ее скомпрометировать.