Джозеф Хупер разволновался. В тот вечер он тщательно рассматривал в стенном зеркале свое худое лицо.

– Я очень одинок, – сказал он вслух и нисколько не смутился потом от такого признания.

– Его зовут Чарльз Киншоу, он твой ровесник, ему скоро одиннадцать. Постарайся уж встретить его поласковей.

Эдмунд Хупер медленно одолевал четыре пролета до своей комнаты. Опять лило, и в небе над рощей как синяки выступили большие тучи. Он собирался сегодня сходить в рощу, а трава, наверное, вся промокла.

И еще незнакомый мальчишка приезжает, с матерью, будут вечно торчать в доме. Она начнет приставать, посылать на прогулки, заставит играть в разные игры, у всех ребят в классе матери такие, Он недавно как раз удивлялся, что не скучает по маме. Наверное, ему должно бы чего-то без нее не хватать. Но чего именно – он так и не придумал. Он ничего про нее не помнил.

Папа сказал:

– Я понимаю, тебе грустно, что поделать, надо крепиться. Но ты мне обо всем рассказывай, если что – не бойся, лучше сразу скажи.

– Все в порядке. А что? – Он терпеть не мог, когда папа такое говорил, хотелось прямо заткнуть уши. – Все отлично.

И он правду говорил. Но Джозеф Хупер копался в тонкостях интонаций, его предупреждали, что мальчик будет очень страдать.

Хупер разминал кусок пластилина для нового слоя к геологическому макету на полке у окна. Он думал про этого Киншоу, который приедет.

«Дом мой, – он думал, – наш собственный. И пусть сюда не суется никто».

Правда, он своего все равно не уступит. Мальчишку можно и не замечать, избегать или шугануть. Какой еще он окажется. Там видно будет.

Он положил плоскую полосу темно-красного пластилина так, как предписывала цветная схема. Макет был выгнут бугром и напоминал бугры на здешних холмах. Когда все будет готово, он его разрежет как торт, и все пласты обнажатся. И он опять займется картой «Битвы при Ватерлоо». Дел хватало, и он хотел все делать сам, без всякого Киншоу. Когда они приехали на машине, он заперся у себя. Но он так пристроил зеркало, что видел их, а они его не видели. Они топтались у входа. Киншоу был рыжий.

Папа кричал на весь дом:

– Эдмунд! Эдмунд! К тебе приехал друг, сейчас же перестань прятаться, ну что за невоспитанность. Ну, пожалуйста, Эдмунд!

Джозеф Хупер суетился, его вдруг испугал приезд этой дамы, испугало будущее. Они все станут жить под одной крышей, и что если это окажется тяжело, несносно, придется расхлебывать следствия ужасной ошибки.

«Как он в себе неуверен», – думала миссис Хелина Киншоу. Она тоже была очень одинока в последние годы.

– Эдмунд! Немедленно спускайся, слышишь!

Эдмунд Хупер взял со стола клочок бумаги, написал несколько слов и аккуратно прикрепил бумагу к катышу серого пластилина. И опять выглянул в окно. Мальчишка, Чарльз Киншоу, глядел вверх – он увидел, как сверкнуло зеркало. Хупер кинул пластилин, он камнем упал на землю. Хупер отскочил от окна. Киншоу нагнулся.

– Пойдем, Чарльз, пойдем, миленький, ты мне с чемоданами поможешь, нельзя навьючивать мистера Хупера. – Миссис Хелина Киншоу была в ярко-зеленом костюме и беспокоилась, как бы ее не сочли чересчур нарядной.

– Ой, что это у тебя, а ну-ка покажи. – Ей было важно, чтобы ему тут понравилось, чтобы он освоился поскорей.

Киншоу думал: «Я не хотел, я не хотел сюда ехать, вот еще один чужой дом, где все не наше». Но он бросил кусок пластилина:

– Ничего, камушек просто.

Идя за мамой по темному холлу, он расправил бумажку. Там было написано:

«Я не хотел, чтобы ты приехал».

– Ну, позвольте проводить вас в ваши комнаты, – сказал мистер

Джозеф Хупер.