– Киншоу... Киншоу... Киншоу... Киншоу... Киншоу...

Голос шел издалека. Киншоу раскачивался на полу, зажав голову руками, чтоб отогнать жуткое карканье и кукольные лица.

– Киншоу... Киншоу... Киншоу... – долгий шепот издали, из длинного туннеля.

– Киншоу...

Он проснулся, тотчас сел, открыл глаза в кромешной тьме. Господи Иисусе. Он вспомнил, где он.

– Киншоу...

Голос был где-то позади сарая, его отделяли и странно глушили жестяные стены. Что-то скреблось под самой крышей.

– Киншоу...

Хупер. Киншоу медленно встал. Но не пошел на голос.

– Ты чего делаешь?

Он ждал молча, не дыша.

– Киншоу?

– Сволочь.

Молчанье. Снова скребущий звук. Хупер был где-то позади сарая. Он смеялся.

– Ну что? Страшно одному глядеть в эту темь-темь-темь?

– Нет.

– Врешь.

– Захочу и выйду.

– Как?

– Вот посмотришь.

–Не на таковского напал, выйти можно только из двери, а она заперта, и ключ у меня.

У Киншоу закружилась голова. Ему опять стало жутко, и он завыл, как загнанный зверь.

– Сволочь, сволочь, сволочь... – Он выл все громче.

Хупер выждал, пока он умолкнет. Стены отзвенели эхом. Тогда Хупер сказал:

– Сказано же, тебе не выйти.

– За что ты меня запер? Что я тебе сделал?

– А вот и сделал.

– Что?

– Много чего.

– Нет, нет, нет, я тебя пальцем не тронул! – Он все не мог прийти в себя от чудовищного коварства, от того, что ему так грубо швырнули в лицо договор о перемирии. Леса будто и не было вовсе.

Хупер сказал:

– Может, я просто захотел и тебя запер. Просто надумал. Пора тебя проучить, Киншоу. Может, я выжить тебя хочу.

– Да на кой мне тут оставаться? Больно мне надо жить в твоем вонючем доме и ходить в твою тухлую школу.

– А ну попробуй только – повтори.

Киншоу в темноте стал пробираться на голос. Он сказал отчаянно:

– Это ты все мутишь, это ты все врешь...

– Ключ у меня.

– Ну и пусть. Все равно меня найдут.

– Да где им тебя искать-то, они и не узнают.

– Ничего, найдут.

– А я скажу, что ты опять в лес убежал.

Киншоу подумал, что теперь он пропал, теперь все. Он опустился на четвереньки и начал ощупывать пол. Но пол был цементный, сырой и холодный. Он сел и обхватил руками коленки. Ладно, пусть, будь что будет, не станет он просить у Хупера, чтоб его выпустил, ничего не станет делать, палец о палец не ударит. Главное – не сдаваться.

– Ты пойдешь в ту школу, где я учусь, – протянул Хупер нараспев.

Киншоу смолчал.

– Будешь спать со мной в одной спальне.

– Не буду.

– Будешь, ты же новенький. Со мной приедешь, живешь у нас, и положат тебя со мной как миленького, подумают, что тебе это лучше.

– Ну и пусть.

– А я с нового учебного года буду староста в спальне.

Киншоу похолодел. Он сразу понял, что это правда и что хуже ничего не может быть. Хупер сейчас им помыкает. И там будет помыкать.

– Что хочу, то и сделаю, и все будут плясать под мою дудку. Я их на что угодно могу подбить.

Киншоу заткнул пальцами уши, чтоб не слышать, а сердце у него бухало, бухало. Но голос все равно до него доходил, глухо, как голоса Панча и Джуди. Он будто проваливался обратно в жуткий сон.

– У меня полно друзей. Погоди, увидишь.