О, сколько смуты и волнений

         Воздвиг с тех пор непогрешимый тот,

         И как под бурей этих прений

         Кощунство зреет и соблазн растет.

         В испуге ищут правду божью,

         Очнувшись вдруг, все эти племена,

         И как тысячелетней ложью

         Она для них вконец отравлена.

         И одолеть она не в силах

         Отравы той, что в жилах их течет,

         В их самых сокровенных жилах,

         И долго будет течь, – и где исход?

         …

         Но нет, как ни борись упрямо,

         Уступит ложь, рассеется мечта,

         И ватиканский далай-лама

         Не призван быть наместником Христа.

    1871

«Я очи знал, – о, эти очи…»

         Я очи знал, – о, эти очи!

         Как я любил их – знает бог!

         От их волшебной, страстной ночи

         Я душу оторвать не мог.

         В непостижимом этом взоре,

         Жизнь обнажающем до дна,

         Такое слышалося горе,

         Такая страсти глубина!

         Дышал он грустный, углубленный

         В тени ресниц ее густой,

         Как наслажденье, утомленный,

         И, как страданья, роковой.

         И в эти чудные мгновенья

         Ни разу мне не довелось

         С ним повстречаться без волненья

         И любоваться им без слез.

    Не позднее 1852

«Смотри, как на речном просторе…»

         Смотри, как на речном просторе,

         По склону вновь оживших вод,

         Во всеобъемлющее море

         За льдиной льдина вслед плывет.

         На солнце ль радужно блистая,

         Иль ночью в поздней темноте,

         Но все, неизбежимо тая,

         Они плывут к одной мете.