Потрясающе.

Что самое невероятное, в зале, похоже, никто этого не замечал. Эти троглодиты продолжали дергаться и трепаться, в то время как перед ними вершилось чудо.

И вдруг, словно Грациано послал ей телепатическое сообщение, девушка замерла и повернулась к нему. Грациано точно знал, что она на него смотрит. Стоит неподвижно там, на подиуме, и смотрит прямо на него, на него, сидящего среди этого бардака, на него — среди людского безумия, на него одного.

Наконец-то ему удалось увидеть ее лицо. Короткая стрижка, зеленые глаза (ему даже удалось разглядеть цвет!) и совершенный овал лица делали ее ужасно похожей на актрису… на актрису, чье имя вертелось у Грациано на языке…

«Как же ее зовут-то? Ту, которая в „Привидении“?»

И как бы ему хотелось, чтобы хоть кто-нибудь подсказал: Деми Мур.

Но Грациано не мог ни у кого спросить, он был зачарован, как змея перед дудочкой заклинателя. Он протянул руку в ее сторону, и десять тонких оранжевых лучей устремились к ней от его пальцев. Лучи слились и заструились, извиваясь, как электрический разряд, через зал, над тупым сборищем, прямо к ней, в центр подиума, коснулись ее пупка, и она засияла, как византийская мадонна.

Грациано затрясло.

Их соединяла вольтова дуга, которая превращала их из несовершенных половинок в единое существо. Только вместе они будут счастливы, как однокрылые ангелы, объятие которых порождает полет и рай.

Грациано готов был заплакать.

Его целиком захватила любовь — бесконечная, прежде неведомая, не грубое вожделение, но чистейшее чувство, зовущее к продолжению рода, к защите своей женщины от внешних угроз, к тому, чтобы вить гнездо и воспитывать малышей.

Он протянул руки, стремясь к идеальному контакту с девушкой.

Миланская пара смотрела на него сконфуженно.

Но Грациано их не замечал.

Зал словно растворился. Голоса, музыку, шум — все поглотил туман.

А потом дымка медленно рассеялась и возник джинсовый магазин.

Да, джинсовый магазин.

Не какой-то там поганый джинсовый магазин, каких полно в Риччоне, но магазин абсолютно такой же, как те, что он видел в Вермонте, и в нем были аккуратно разложенные толстые норвежские свитера и ряды ботинок виргинских шахтеров, и ящики с носками, связанными старушками из Липари, и коробки с уэльским повидлом, и приманки «Рапала», и он, и девушка с подиума, теперь его жена, явно в интересном положении, за стойкой, сделанной из доски для серфинга. И находился этот джинсовый магазин в Искьяно Скало, на месте галантерейного магазина его матери. И все прохожие останавливались, и заходили, и видели его жену, и завидовали ему, и покупали легкие мокасины и ветровки из гортекса.

«Джинсовый магазин», — восхищенно пролепетал Грациано, не открывая глаз.

Вот оно, его будущее!

Он видел его.

Джинсовый магазин.

Эта женщина.

Семья.

И хватит с него бродячей жизни и всякой хипповской фигни, хватит секса без любви, хватит наркоты.

Освобождение.

Теперь у него появилась цель в жизни: познакомиться с этой девушкой и забрать ее домой, потому что он любит ее. А она любит его.

— Любо-о-овь, — протянул Грациано, поднялся со стула и перегнулся через ограду, вытянув руки, чтобы достать до нее. К счастью, рядом сидела миланка, схватившая его за рубашку и помешавшая грохнуться вниз и сломать себе шею.

— Куда тебя понесло? — спросила она.

— Ему приглянулась девчонка внизу, которая посередине, — производитель кормов для животных давился от смеха. — Он хотел убиться из-за нее.