Но Патриция увертывалась, била его по рукам и кричала:

— Прекрати, не трогай меня. Да перестань ты!

— Да что с тобой? Почему ты не хочешь? У тебя эти дела? — прошептал Миммо ей на ушко, а потом попытался это ушко обследовать при помощи языка.

Патриция вскочила и указала пальцем на Пьетро.

— Ты прекрасно знаешь. Тут твой брат. Вот и все. Он всегда нам мешает… Надоел уже, и он на нас смотрит так… Следит за нами. Прогони его.

Вот уж неправда.

Пьетро интересовала только судьба Спока, и вовсе он не следил, как эти двое лижутся и делают всякие гадости.

Правда заключалась в другом. Патриция злилась на Пьетро. Она ревновала. Отношения у братьев были приятельские, они шутили между собой по-своему, а Патриция принципиально ревновала всякого, кто был в близких отношениях с ее парнем.

— Ты же видишь, он смотрит телевизор… — ответил Миммо.

— Прогони его. Если он не уйдет, ничего не будет.

Миммо подошел к Пьетро:

— Может, ты пойдешь на улицу поиграешь? Прогуляешься. — Потом он прибег к обману: — Я эту серию видел, она дурацкая…

— А мне нравится… — запротестовал Пьетро.

Миммо приуныл и забегал кругами по комнате, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, и наконец нашел его. Все просто. Сдвинуть кровати родителей в одну двуспальную кровать.

Лучший выход.

— Во сколько возвращаются папа с мамой? — спросил он у Пьетро.

— Они поехали к врачу. В половине девятого, в девять. Поздно. Не знаю точно.

— Прекрасно. Пошли давай.

Миммо схватил Патти за руку и потащил было ее за собой, но она не двинулась с места. Уперлась.

— Ни за что. Не пойду. Если этот будет в доме — я не стану.

Тогда Миммо пустил в ход последний козырь: вытащив щедрым жестом из бумажника десять тысяч лир, попросил Пьетро купить ему сигарет.

— А на сдачу купи себе большое мороженое и сыграй пару раз во что-нибудь.

— Не могу. Папа сказал, чтобы я сидел дома. Мне надо дождаться мастера для стиральной машины, — очень серьезно ответил Пьетро. — Папа рассердится, если я уйду.

— Не переживай. Я обо всем позабочусь. Я покажу мастеру машину сам. А ты сходи за сигаретами.

— Но… но… папа рассердится. Я не…

— Давай иди и не ной. — Миммо сунул деньги ему в карман джинсов и выпихнул его за дверь.

Разумеется, все пошло по наихудшему сценарию.

Пьетро поехал в город, по дороге встретил Глорию, направлявшуюся на занятие по верховой езде, и она уговорила его ехать с ней, а он, как всегда, поддался. Тем временем приехал мастер. Оказался перед закрытой дверью, позвонил, но Миммо его не слышал: он героически сражался с обтягивающими штанами Патти (которая оказалась редкой подлюкой: она слышала, но ничего не сказала). Мастер ушел. В половине восьмого, на час раньше, чем ожидалось, синьор Морони с супругой припарковали свой автомобиль во дворе.

Марио Морони вылез из машины злой-презлой, потому что потратил триста девяносто пять тысяч лир на всякую невромуть для жены, выкрикивая: «Да на хрен они нужны, только разводят тебя на деньги, чтоб жулье всякое богатело», зашел в дом и обнаружил, что стиральная машина все еще там. Он почувствовал, что руки у него вдруг стали горячими и зачесались, словно крапивница вскочила, и еще что у него сейчас лопнет мочевой пузырь (ему так и не удалось отлить с момента выезда из Чивитавеккьи), он побежал наверх, расстегнул ширинку еще в коридоре, распахнул дверь туалета и застыл, открыв рот.