На унитазе сидела…

… эта засранка Патриция!

Волосы у нее были мокрые, она была в ЕГО голубом халате и красила ногти на ногах красным лаком, но, увидев его с расчехленным орудием, завопила как ненормальная, словно он пришел ее насиловать. Синьор Морони засунул член в штаны и хлопнул дверью туалета с такой силой, что большой кусок штукатурки отвалился от стены и упал на пол. Разъяренный, как африканский бородавочник, он стукнул кулаком по буфету из красного дерева с такой силой, словно это была наковальня, и проломил его. Заработал трещину в паре костей руки. Сдержал нечеловеческий вопль и отправился за Миммо в его комнату.

Его там не было.

Он распахнул дверь СВОЕЙ комнаты и обнаружил Миммо растянувшимся на ЕГО кровати, голого, счастливого и похрапывающего, с выражением блаженства и спокойствия на лице, словно херувимчик, у которого только что отсосали.

«Они тра… трахались на… на моей кровати сукин… сукин сын вот ты кто никакого уважения никакого поганая сука я тебе покажу как уважать я тебя убью ты как уважать навсегда у меня запомнишь я тебе покажу как надо себя вести, я…»

Ярость первобытная и безудержная, скрытая в древних участках его ДНК, пробудилась с ревом, слепое бешенство, нуждавшееся в немедленной разрядке.

«Убью его клянусь убью отправлюсь в тюрьму в тюрьму отправлюсь насрать мне на это на всю жизнь в тюрьму ну и пусть и пусть мне насрать я устал черт черт черт как меня достало-о-о-о-о-о».

К счастью, ему удалось сдержаться, он схватил сына за ухо. Миммо проснулся и завизжал как резаный. Попытался высвободиться из стальных тисков, сдавивших его ушную раковину. Тщетно. Отец выволок его в коридор, матюгаясь, и дал ему пинка, и Миммо покатился вниз по лестнице; ему чудом удалось весь спуск проделать на ногах, но на последней ступеньке, что называется, не повезло, он подвернул лодыжку и упал; поднялся и, приволакивая ногу, несчастный и голый, бросился из дому, в холод, в поле. Синьор Морони побежал за ним и прорычал с террасы:

— И больше не показывайся. Лучше не показывайся на глаза. Если вернешься, я тебе шею сверну. Богом клянусь. Больше не показывайся. Лучше на глаза мне не показывайся…

Он вернулся в дом, руки у него все еще чесались, и услышал за спиной сдерживаемый плач, скулеж какой-то. Он обернулся.

Она.

Она сидела у камина, закрыв лицо руками, и плакала. Эта идиотка сидит у камина и плачет и хлюпает носом. Это как обычно. Плачет и носом хлюпает.

«Ну конечно это ты умеешь реветь ты умеешь посмотри как ты их воспитала это твои дети знаешь ты кто дура ты убогая а я всем занимайся и плати за все потому что ты только хнычешь хнычешь… кретинка убогая… напичканная лекарствами».

— За что? Что он сделал? — хныкала синьора Морони, закрыв лицо руками.

— Что он сде-е-елал? Хочешь знать, что он сделал? Он трахался в нашей спальне! В нашей спальне, этого достаточно? Сейчас поднимусь и вышвырну это шлюху… — Он направился в сторону лестницы, но синьора Морони побежала за ним, схватила его за руку.

— Марио, подожди, подож…

— Отста-а-ань!

И он ударил ее наотмашь прямо по губам.

Как бы вам объяснить, на что похож удар наотмашь синьора Морони? В общем, более или менее на удар ракетки Матса Виландера, только прямо в челюсть.

Жена повалилась на пол как тряпичная кукла, да так и осталась лежать.

И в этот момент в дом входит кто?

Пьетро.

Пьетро, счастливый, потому что проехал сам целый круг по манежу верхом на лошади Принцессе, а потом чистил ее вместе с Глорией щеткой и мылом. Пьетро, который поехал купить сигарет брату. Пьетро, который не стал есть мороженое, но отложил пятьсот лир, чтобы купить сомика, которого видел в зоомагазине в Орбано.

— Сигаре… — Он так и не замер, не договорив.