Что — то длинное и серое закручивалось, вылезая из ее рта.
Темно — лиловые легкие соскользнули по вывалившемуся языку.
А потом и красное сердце — такое красное, такое потрясающе красное! — выскочило изо рта, пульсируя, пульсируя, пульсируя равномерно и влажно!
Я испустил долгий стон ужаса.
Но отвернуться не мог. Не мог оторвать глаз от Гвинни, когда ее внутренности лезли через рот.
Я так и стоял. Стоял и смотрел в потрясении, в леденящем ужасе на корчащиеся органы, пульсирующие в сочной розовой плоти.
Стоял, глядя на Гвинни — пока она целиком и полностью не вывернулась наизнанку.
И тогда я разинул рот в бесконечном вопле.
19
Мой вопль нарастал, точно сирена.
Гвинни — вернее, ее нутро — трепетала передо мною, трепетала и пульсировала.
Казалось, мой вопль заставляет ее трепетать сильнее, как массу желто — розового желе.
И когда я кричал, вокруг нас вспыхивал белый свет. Столь яркий, что и закрыв глаза я видел его.
Такой ярко — белый, ослепительно — белый.
Мой крик прорвался сквозь белизну. Гвинни исчезла за ней. Подвал — тоже. Я погрузился в эту белизну, в собственный пронзительный крик.
А когда я открыл глаза, то уставился в белый потолок. В белый потолочный светильник. Белые занавески на полуоткрытом окне не скрывали серого, затянутого тучами неба.
Горло саднило. Мой крик оборвался.
Я, моргая, смотрел в белизну.
В поле зрения возникло мамино лицо.
— Марко? Ты приходишь в себя? — тихо спросила мама. Ее помада была размазана. Глаза налились кровью. Я увидел на ее бледных щеках следы от слез.
— Прихожу в себя? — выдавил я; голос мой звучал хрипло, как после сна.
— С тобою все будет в порядке, — сказала мама, потрепав меня по груди.
Я огляделся. Я лежал на спине в постели. В маленькой комнате. Больничная палата.
— Ты получил препаршивый удар по голове, Марко, — сказала мама. — Скорая привезла тебя сюда, в больницу. Ты был в отключке около часа.
— Что? В отключке? — прошептал я. — Ты имеешь в виду, спал?
Мама кивнула.
— Но я был внизу, в подвале, — возразил я. — Мы с Гвинни искали мальчика…
У мамы сделалось испуганное лицо. Ее подбородок задрожал.
— Мальчика? Что за мальчик?
— Кейт. — Сказал я. — Пацан, который сказал, что живет в нашем подвале.
— Марко, это тебе приснилось, — сказала мама.
— Это… это был такой ужас, — выдохнул я.
— Все из — за удара по голове, — заявила мама. — Ты был в глубокой отключке. Это и могло вызвать такие ужасные кошмары.
— Хочешь сказать, я и дома не был? — воскликнул я. — И в школе?
Мама смотрела на меня с испугом.
— Нет. Сразу после удара по голове ты очутился на этой койке.
Она покачала головой.
— Я ж предупреждала тебя, Марко. Я тебе говорила не играть в бейсбол. Я знала, что такое может случиться.
Она продолжала говорить, но дальше я не слушал.
Я напряженно думал. Какое счастье!
Все это оказалось сном. Кейт, живущий в моем подвале… доктор Бейли, желающий изъять мой мозг… Гвинни, выворачивающаяся наизнанку…
Всего лишь дикая, пугающая греза.
Ничего этого не было.
А теперь все кончено. Теперь — то со мною все будет хорошо.
Я испытал такой подъем, что тут же захотел вскочить с кровати. Хотелось орать во всю глотку и скакать от счастья. |