Такой человек есть. А вот Мамонта почему‑то нет. Почему? Кто‑то что‑то говорил на этот счёт… Ах да, это Алексей говорил. Типа, у Мамонта наметилось какое‑то важное дело. Ну и что теперь? Он что, вообще не появится сегодня? Сегодня, когда нужны все люди…
Харкевич обернулся, чтобы раздражённо‑иронично поинтересоваться у Белова планами Мамонта на сегодняшний день, но вспомнил, что интересоваться не у кого – он сам отпустил Белова в туалет. Харкевич вздохнул, но и тут было не все в порядке, бронежилет с непривычки давил на грудь и ребра, мешал дышать полной грудью.
Харкевич вытер пот с висков, краем уха слушая лекцию бородатого эксперта, и тут наткнулся взглядом на Китайца. Китаец вежливо наклонил голову, приветствуя Харкевича.
Тот поспешно кивнул в ответ и подумал, что Китаец – это, пожалуй, последний человек, которого Харкевич хотел бы здесь видеть. Китаец, в его представлениях, всегда предвещал неприятности. Сам его вид напоминал о том, что в этом мире есть страдания и боль, которую нельзя вообразить, пока не ощутишь собственными нервными окончаниями.
Присутствие здесь Китайца означало контроль со стороны всех Трех Толстяков, хотя напрямую Китаец подчинялся лишь кому‑то одному из них. Китаец скромно стоял чуть в стороне и производил впечатление чуть застенчивого и аккуратного до мелочей человека средних лет. Что отчасти было правдой, если Китаец втыкал человеку стальную проволоку в одно ухо, то она непременно выходила из другого. При этом он обязательно говорил жертве: «Извините».
2
Сначала Алексей нашёл туалет и сделал там всё, что нужно. Потом он нашёл Морозову в небольшой комнате, которая находилась относительно рабочей площадки склада в том же положении, в котором находится будка киномеханика относительно зрительного зала. То есть вверху и сзади. Морозова сидела в большом мягком кресле и читала журнал. В стене перед ней находилось небольшое окно, через которое можно было наблюдать за происходящим внизу, но Морозова этого не делала.
Она посмотрела на Алексея поверх журнала и невозмутимо сказала:
– Ну.
– Он нервничает. Сказал, что проще было бы перестрелять всех этих людей и забрать деньги.
– Как всегда мудро, – усмехнулась Морозова. – Продолжай наблюдать за ним. Дождись конца аукциона. Потом убей его. В каком‑нибудь укромном месте. Без свидетелей. И сразу сообщи мне.
– Хорошо.
Алексей посмотрел на окно. Что‑то из старой жизни встрепенулось внутри его.
– Удобное место, – сказал Алексей.
– В каком смысле?
– Для наблюдения, – сказал Алексей, хотя хотел сказать – удобное место для огневой точки.
– Да, – согласилась Морозова. – Пожалуй.
– Но вы не наблюдаете за ними…
– Мне это неинтересно. К тому же наблюдающих и так слишком много. Можешь мне поверить.
Морозова была искренна лишь отчасти. Ей было интересно, и если бы Алексей обошёл её кресло и заглянул с другой стороны, то увидел бы идущий вдоль шеи Морозовой тонкий провод от наушника. Она осталась здесь, потому что отсюда действительно был хороший обзор, а также потому, что знала, что появление женщины среди двух десятков напряжённых и подозрительных мужчин отнюдь не разрядит ситуацию.
А вот наблюдателей за работой Харкевича и вправду было достаточно. Второй делегировал туда Китайца. Третий и сам был неподалёку – в дальнем конце склада, за толстой металлической дверью располагалась его «келья», где он лично и рукописно, не доверяя никаким компьютерам, вёл бухгалтерию Фирмы. Туда должны были поступить шесть залоговых взносов, и Третий лично бы записал их в соответствующую графу соответствующей книги. Ещё были полтора десятка вооружённых охранников, которые наблюдали сразу за всеми – и за Харкевичем, и за гостями, и за изделием, и за экспертом…
Так что внизу глаз было более чем достаточно, и Морозова предпочла остаться наверху. |