В день усекновения главы Иоанна король и свита присутствовали на обедне в Брюнне, или, вернее, Брно, прелестном городке, над которым высится мощный замок на крутой горе. А вокруг расстилается страна, плодородная и зажиточная, как Украина. В Брно нас с великой помпой встречали отцы францисканцы, а в городке было полным полно людей, собравшихся частью ради праздника, частью ради нас

Мы с завистью любовались богатством и счастливой жизнью местных жителей. У них в изобилии не только хлеба, но и вина, а кладовые полны прекраснейших плодов. Крестьянские постройки и жилища лучше иных наших помещичьих усадеб.

Обедом угостил нас в Брно граф Коловрат; наши в шутку, прозвали его Коловоротом, потому что он ворочает всею окольною страной. Король был доволен и приемом, и обедом.

Здесь же были получены на имя короля письма от князя Лотарингского. Он именем Бога и всего святого заклинал короля спешить, так как Штарнберх писал (письмо было приложено), что долго не продержится: турки сидят в одном равелине с немцами и ведут подкоп под так называемый «кесарский» бастион. Они уже так близко, что солдаты, роющие контрмину, чуют их совсем под боком. Получались другого рода сведения, что со дня на день ожидались подкрепления от всех электоров, за исключением бранденбургского; что турки восстановили разрушенные под Веною мосты, а теперь насыпают перед ними панцы.

Король был в более спокойном настроении. Я слышал, как он сказал Волынскому воеводе:

— Бог даст, завтра услышим грохот венских пушек и напьемся воды из Дуная.

Теперь была у короля одна забота, почему ничего не было слышно о казаках, которых он хотел выставить против татар, и о Литве, неизвестно где запропастившейся.

Собственно, литовские войска были королю уже не нужны, и он желал только, чтобы они вступили на территорию Венгрии.

Так добрались мы до Хейлигенброна, недалеко от Тульма, где король велел построить мост. Оттуда он с несколькими всадниками ездил в Никельсбург, который хотел осмотреть сам, не полагаясь на других. И посторонние, и мы не могли надивиться, какой король деятельный, подвижный, как он неутомим и нетребователен. Он, который в будничной обстановке частенько бывал тяжел на подъем и жаловался на разные недомогания, стал теперь неузнаваем. Бодрый дух вселился в короля и наполнил его чудодейственной силой. Он недосыпал, недоедал, переутомлялся, но был так свеж, что Якубек, как ни старался, подражать ему не мог.

Но в Якубке была другая кровь, совсем иной характер; он как бы многое унаследовал от матери и в душе был иностранцем. Нельзя упрекнуть его в недостатке рыцарского духа; но в обществе канцлера Малиньи или Дюпона он чувствовал себя гораздо лучше, чем с польскою дружиной; сердце влекло его к чужим. В нем не осталось ни следа, ни признака польского шляхтича.

Возвращаюсь, однако, к нашим приключениям, и в первую очередь к прославленному князю Лотарингскому, о котором мы давно были наслышаны как о знаменитом полководце, и потому все, не исключая короля, страшно желали его видеть.

Он выехал навстречу королю во главе небольшого конного отряда и cum debita reverentia. Было очень важно знать, каково будет его решение: пожелает ли он при короле играть роль самостоятельного генералиссимуса, или же подчинится нашему государю. Он был настолько благоразумен, что не заявил претензии на независимость, а сам добровольно отдал себя в распоряжение короля, ибо, когда начальствующих двое, бывает хуже, нежели когда нет ни одного.

Рядом с королем австрийский полководец показался нам в высшей степени невзрачным: не вышел ни осанкой, ни одеждой. Среднего роста, заурядный, ничем не выделяющийся; хотя, в общем, не без отпечатка силы духа. Лицо обветренное, красное; нос как у попугая; только глаза живые и умные. Несмотря на то что отправлялся к королю, он даже не принарядился: в каком-то сереньком кафтане, скупо обшитом галунами, с золотыми пуговками; шляпа без перьев; на ногах желтые ботфорты, забрызганные грязью и сильно потертые.