Князь Саксонский, прибывший вчера же, был одет очень просто: в красный кафтан с малиновым поясом и кистями. Роста среднего, с добрым выражением лица и старонемецкой бородой. На вид простоват и, что удивительнее всего, не говорит ни на каком языке, кроме немецкого, да и то не речист и мямлит. Зато усердно пьет.

Князь также предоставил себя в полное распоряжение короля; и, хотя сам он был весьма непрезентабелен, его пехота, которой король произвел смотр, была в превосходном состоянии, чисто одета и хорошо вооружена.

До сих пор король все опасался, как бы под Веной у него не перехватили инициативу и не расстроили намеченного плана. Но из разговоров с местными военачальниками он мог убедиться, что не только не было о чем беспокоиться, но даже приходилось поторапливать и побуждать запаздывающих.

Очевидно, что, не слишком надеясь на свои силы, они колебались перед битвой, которая должна была решить судьбы города и государства.

Поведением королевича Якова король был весьма доволен. За неимением выбора он еще не назначил ему постоянных спутников, и потому оба, граф Малиньи и королевич, неотступно следовали за королем. Спали по соседству, кроме нас также придворный подскарбий Модженовский и Луцкий староста Миончинский, которых король мог потребовать к себе каждую минуту.

Еще и еще раз должен подтвердить великое преклонение свое перед нашим государем, которого я до того никогда не знал таким трудоспособным, таким неутомимым. Он забывал об отдыхе, о пище и о сне. Проскакать десять миль туда и столько же обратно, от главной квартиры армии до строившихся мостов, все время меняя лошадей и почти без передышки, было для него безделицей.

Но Дюмулен и Януш уверяют, что король уже несколько похудел, и пророчат, что он еще больше похудеет, а это ему на пользу. На лице у него здоровый румянец, но щеки несколько ввалились.

Подъезжая к мосту под Тульном, мы встретили специального папского посла, которого король и все встречали с величайшим подобострастием. Хотя, прости мне Боже, на вид он был не лучше наших причетников, а одет был даже хуже: ряса из грубого сукна, одетая на голое тело, босоногий.

Был то прославленный своей благочестивой жизнью отец Марк, капуцинский монах, которого людская молва чуть ли не при жизни причислила к лику святых и приписывала ему дар предвидения. Описать, каков он, не сумею, но таким я представлял себе святого Капистрана, о котором читал в житиях святых. Осанка благородная; но весь он одни кости да кожа, загорелая и лоснящаяся, как пергамент. Глаза горят особенным огнем; а когда он молится, то весь точно уходит в другой мир… Одежда грубая; подпоясан простой веревкой; на ногах сандалии. Только руки не соответствуют лицу: красивые и белые, но очень худые.

Короли и князья для него пустой звук, как будто ему даже и знать не надо, что они вообще живут на свете; со всеми, даже с последним батрачишкой, он держится совершенно одинаково. Вероятно святой отец дал ему особые поручения к королю, потому что отец Марк сам разыскал его и, приветствуя, благословил чуть ли не со слезами на глазах; а потом еще отдельно беседовал с ним около получаса. Я слышал, как король рассказывал после графу Малиньи, что отец Марк виделся раньше с кесарем и увещевал его, перечисляя все те беззакония, за которые Господь так строго накажет его страну. Притом отец Марк заверил короля, что кесарь даже издали не покажется войскам, ибо он не только отсоветовал, но даже воспретил ему это.

Король был очень рад, так как вмешательство кесаря было бы очень нежелательно. Да и кесарь сам не обнаруживал особенной охоты впутываться в эту кутерьму, потому что войска шли к Вене горными тропами, через ущелья и леса, где татары свободно могли атаковать тыл.

Богослужение, в том виде, как совершал его отец Марк, совсем не было похоже на обычное.