– Вот еще! Ради всякой блажи Надвечный Мир тревожить!

– Да ты не можешь! – с вызовом воскликнула Смеяна. – Не суметь тебе, вот и отпираешься!

– Мне не суметь? – закричал Творян, возмущенный ее дерзостью, и даже грохнул кулаком по лавке. – Да ты помнишь, с кем говоришь? Быть тебе лягушкой!

– Не суметь! – не слушая, кричала Смеяна. – Это тебе не телушку заблудшую искать! Не рыбу с лягушками пополам в сети манить! Позабыл давешнюю уху!

– Да ты… – свирепо начал Творян, взметнув брови и швыряя глазами молнии в отблесках пламени.

Мало кого не бросило бы в дрожь при виде гнева ведуна. А Смеяна вдруг задорно сощурила глаза и рассмеялась. И Творян остыл, словно устыдился шумной ссоры.

– Мужа тебе рябого! – от всего сердца пожелал он. – Плюнуть бы, да огня стыдно. А тебе зачем про эту девку знать?

– А любопытно! – ответила Смеяна, точно это было самое надежное основание. Она уже видела, что дело ее удалось и Творян согласен попробовать.

– Да как же я на княжича стану ворожить? Был бы он сам здесь…

– Врешь, дядя, да не обманешь! – с торжеством ответила Смеяна. – Не надо его самого. У меня вот что есть.

Она извлекла из-за пазухи туго свернутый платок, которым Скоромет на берегу перевязывал лоб Светловою. На тонком белом полотне темнело засохшее пятно крови, к которому пристало несколько золотистых волосков.

– Чтоб тебя кикиморы щекотали! Вот сядет на шею полудянка, так узнаешь! – Ворча, как глухой дед, Творян встал и ушел в темный угол избушки. – Сама за водой пойдешь!

– Пойду, пойду! – примирительно отозвалась Смеяна. – Кринку давай.

– Сама возьми. Или забыла, где лежит?

Смеяна подхватила с полки в углу кринку из красной дебрической глины и мигом исчезла за темным порогом. Черный кот метнулся за ней. А Творян вернулся к очагу и снова сел, осторожно поставив рядом с собой на пол большую глиняную чашу с тремя маленькими круглыми ручками и широким горлом, вокруг которого шла полоса сложного узора. Полоса делилась на двенадцать частей, и в каждой был написан знак одного из двенадцати месяцев. Во всяком уважающем себя роду хранится, передаваемая от бабки к внучке или от деда к внуку, такая чаша, священный сосуд для гаданий и заклинаний, малое подобие Чаши Годового Круга, которой владеет сама Мать Макошь.

Смеяна с полной кринкой вернулась скоро – другой бы и светлым днем не обернулся к ручью и обратно так быстро, как она темной ночью. Не дожидаясь указаний, девушка перелила воду в чашу.

– Отойди! – буркнул Творян. – Не лезь под руку.

Не возражая, Смеяна послушно отошла в самый дальний угол и села там. Добившись своего, она стала удивительно тиха и послушна, для нее пришло время молча смотреть и ждать. К ворожбе у нее имелось способностей не больше, чем к рукоделию, и с ведуном она дружила вовсе не потому, что он готовил ее в преемницы, а просто из любопытства. Ее искусство врачевания опиралось не на премудрость, перенятую с учением, а все на то же лесное чутье: знаю, что надо делать так, а почему – не знаю. Она никогда не задумывалась, а почему, собственно, нелюдимый колдун, не общавшийся без нужды даже с родичами Ольховиками, терпит ее присутствие и выполняет ее просьбы. А Творян никогда и никому не признался бы в том, что присутствие Смеяны придает ему больше сил для ворожбы и обеспечивает успех любому обряду, гаданию или жертвоприношению.