Изменить размер шрифта - +
Но потом вспомнил, что начальник политотдела в армии женщина, и зачислил Лапкову красноармейцем.

Ходила Лапкова в бои, участвовала в атаках, сильная физически была женщина, а в промежутках между боями стирала однополчанам белье, чинила, штопала, ухаживала за ранеными и всегда умела подбодрить пригорюнившегося солдата.

3 февраля 1919 года под Первозвановкой командир роты послал перед боем разведку. Вызвалась идти в разведку и Евдокия Лапкова. Была она осторожна и умела удержать бойцов от проявления показной храбрости, потому-то командир роты и разрешил ей пойти. И как на грех напоролись разведчики на засаду. Рассыпались красноармейцы по кустам, отстреливаются. Заметили тут белогвардейцы среди них бабу, оттеснили Лапкову в сторону, окружили ее пять офицеров, кричат:

— Бросай винтовку, стерва!

Лапкова четверых в упор застрелила, и тут кончились у нее патроны, а оставшийся в живых штабс-капитан всадил в нее штык.

Вся рота плакала, узнав о ее смерти.

Так разве не оскорбляют память Лапковой разговоры о том, что бойцы 8-й армии деморализованы? Вечная тебе память, красноармеец Евдокия Лапкова!

"…Страдали мы невероятно от совершенного отсутствия газет. Сколько трудов было положено, чтобы добиться их получения, и как все оказалось безрезультатно!

Казалось, только предательская рука может умышленно лишать нас этого необходимого источника живой политической работы.

Махновщина не сыграла большой роли в нашей армии. Только в самое последнее время зараза эта стала переноситься и к нам, но борьба с ней в нашей армии оказалась нетрудной.

Начиная приблизительно с середины апреля на нашу армию стали обрушиваться с самыми тяжелыми обвинениями.

Кто-то с досужим языком пустил слух, слухи разрослись, и — клеймо на целой армии.

Все же, несмотря ни на что, когда разобрались, по общему сейчас признанию, армия наша и это пережила и является сейчас единственной сохранившейся армией на Южном фронте!

История нашей армии или, вернее, история с нашей армией должна многому научить и показать, что надо делать и чего делать не надо.

И только с этой стороны я хочу подойти к рассмотрению этого вопроса.

Пусть от всей этой истории с 8-й армией останется только один урок — как не надо, находясь за тридевять земель, доверять досужим языкам.

А за то, что политическая работа в армии велась самая интенсивная, самая энергичная, за то, что заведующий политотделом армии возглавлял не «левую банду», по выражению Смилги, а стойкую партийную организацию, говорит каждая пядь земли, по которой победоносно проходила наша армия, что подтверждает гибель каждого нашего комиссара — звезд они с неба, быть может, и не хватали, но все выполнили свой долг и честно умирали на своем боевом посту.

Армия наша не разложилась и достаточно крепка, об этом говорит то обстоятельство, что отступление наше вынужденное и ведется вполне планомерно, без какой-либо паники, и все, что у нас имеется, вывозится до последнего эшелона.

Тяжело мне оставлять 8-ю армию без всякого разумного на то повода и в такой момент, когда я чувствую всю необходимость оставаться в армии.

Бесконечно обидно за армию, что из нее вырвали тов. Якира, великолепного солдата и отличного оперативного работника.

Больно за всех политработников, за всех командиров, без малейшей тени осмысленности вырванных из нашей армии только потому, что они оказались неугодными тому или иному лицу из Южфронта.

Но еще больнее, кошмаром каким-то стоит передо мною тот факт, с какой легкостью вообще назначаются, перемещаются и распределяются люди только по внешним признакам, без обследования их работоспособности и полезности их на месте. Если бы вы знали, как тяжело это отражается на местах!

В отношении же себя я прошу только об одном: дайте мне возможность вернуться на Южный фронт, где я — знаю это твердо — наилучшим образом смогу отдать свои силы в качестве рядовой коммунистки.

Быстрый переход