И теперь этот человек выходит, чтобы перед делегатами съезда, перед всем советским народом, перед всем человечеством заявить, что политика Советской власти останется неизменной, что она и впредь будет следовать указаниям Ленина.

Голос Калинина дрожит, иногда он замолкает, по-мужицки сгребает бородку в горсть и точно одергивает ее книзу.

Он делает заявление для всего мира.

— Переходя к международному положению нашего Союза, я могу определенно заявить, что в этой области никаких изменений не произойдет, — отчетливо и негромко произносит Калинин. — У нас нет оснований изменять в основном нашу линию внешней политики. Мы решительно боремся за сохранение мира, поддерживая те народы, свободному существованию которых грозит опасность, употребляем со своей стороны значительные усилия для налаживания нормальных отношений с другими государствами, иногда даже идя на известные жертвы, разумеется, если эти жертвы окупятся.

Калинин опять притрагивается к бородке, секунду молчит и еще раз повторяет:

— Советское правительство, Коммунистическая партия могут жить в области внешней политики прямыми указаниями, сделанными Владимиром Ильичем…

Никаких эффектных фраз, зато все ясно и определенно.

Затем слово предоставляется Надежде Константиновне.

В течение долгих лет партия видела ее около Ленина. Его постоянный секретарь и помощник.

Она старалась не отходить от него во время болезни, но едва болезнь отпускала и Владимиру Ильичу становилось лучше, Надежду Константиновну видели в Главполитпросвете за письменным столом…

Давно ли она говорила: у нас все идет хорошо, Владимир Ильич ездил на охоту, меня не взял, хочет без нянюшки, шутит, хохочет…

А сегодня она встает и медленно движется, чтобы сказать свое слово о человеке, который был не только ее мужем, не только ее другом, но и вождем той партии, верным бойцом которой была Надежда Константиновна Крупская всю свою жизнь.

Всем своим сердцем Землячка устремляется сейчас к Надежде Константиновне.

— Товарищи, за эти дни, когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумывала всю его жизнь, и вот что я хочу сказать вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным. Никогда этого не говорил он сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную минуту. Я говорю об этом потому, что это чувство он получил в наследие от русского героического революционного движения. Это чувство заставило его страстно, горячо искать ответа на вопрос — каковы должны быть пути освобождения трудящихся? Ответы на свои вопросы он получил у Маркса. Не как книжник подошел он к Марксу. Он подошел к Марксу как человек, ищущий ответов на мучительные настоятельные вопросы. И он нашел там эти ответы. С ними пошел он к рабочим. Это были девяностые годы. Тогда он не мог говорить на митингах. Он пошел в Петроград в рабочие кружки. Пошел рассказывать то, что он сам узнал у Маркса, рассказать о тех ответах, которые он у него нашел. Пришел он к рабочим не как надменный учитель, а как товарищ. И он не только говорил и рассказывал, он внимательно слушал, что говорили ему рабочие…

Предельная простота, а говорит именно то, что нужно.

Взгляд Землячки скользит по лицам людей, сидящих в президиуме.

Если Владимир Ильич говорил, что почти невозможно найти замену Свердлову, то найти замену Ленину… Гении рождаются редко, а таких, как Ленин, еще не бывало.

Землячка всматривается в знакомые лица и на весах своей совести, своей партийной совести, взвешивает достоинства и недостатки каждого, кто находится сейчас на сцене. Трудно им будет без Ленина…

Выступают десятки людей. Клара Цеткин, Ворошилов, представители рабочих, ученых, молодежи. Все произносят взволнованные и прочувствованные слова, говорят о прозорливости, мужестве, человечности, величии Ленина.