— Фелюги отпустить, сейчас нам конфликты с турками ни к чему, но до этого заглянуть в каждую щель, в каждую бочку, чтоб никто из врагов не улизнул, составить поименные списки и сдать беглецов в ЧК, ценности актировать и передать в государственный банк.

С такой «филоксерой» ей легче было бороться.

В Ливадии в царских подвалах обнаружили запасы старых вин.

— Пустить в продажу или уничтожить?

— Не торопитесь. Опечатайте подвалы, поставьте охрану, запрошу Москву, там решат.

Ялтинский совет предлагает:

— Разрешите пустить на слом разрушенные дворцы и дачи? Кирпичи и железо отдадим трудящимся, пускай ремонтируют свои халупы, а картины и мебель распределим по школам и учреждениям.

— Не разрешаю, — отвечала Землячка. — Дворцы и дачи мы восстановим, трудящиеся будут в них отдыхать, а картины в этих дворцах могут быть такие, что им самое место в музеях, — не раздавать, а взять на строжайший учет.

В Бахчисарае решили покончить с разведением лучших сортов табака:

— Табак — утеха буржуазии, пролетариат предпочитает махорку.

Но Землячка знала, какое значение для сельского хозяйства Крыма имеет табаководство.

— Пролетариат курил махорку потому, что у него средств не было на папиросы, так что вы не для буржуазии, а для пролетариата увеличивайте плантации табака.

Севастополь бил тревогу:

— Задержаны сотни беспризорных подростков. Все — воры и хулиганы. Временно разместили их в пакгаузах порта. Грозят все разнести, бунтуют, требуют, чтобы их распустили…

— Не воры и хулиганы, а жертвы гражданской войны, — поправляла Землячка, стараясь не повышать голоса. — Поймите: плохих детей нет, есть плохие опекуны. Я еду к вам.

Она без промедления ехала в Севастополь.

Пакгауз… Толпа грязных шелудивых мальчишек. Темные чумазые лица. Сверкающие большие глаза. Недоверчивые ненавидящие взгляды. Взрывчатка!

Встретили Землячку криками и бранью.

— Не будем здесь сидеть! Начальница! Гони хлеба! Пожжем мы тут все…

Визгливый голос прокричал частушку:

Комиссар залез на тополь,

Испугался и залез -

Мы разграбим Севастополь,

Подадимся в Херсонес!

У входа валялся ящик, она поднялась на него, прикрикнула:

— Молчать!

Что за сила заключалась в этой сердитой хрупкой женщине?

Мальчишки смолкли.

— Хлеб надо заработать! Объявляю вас трудовым ремонтным отрядом. Поедете от Севастополя специальным поездом, будете восстанавливать железнодорожный путь, а по приезде в Москву явитесь с моим письмом к товарищу Дзержинскому. А сейчас идем за хлебом.

Как и в армии, она не обернулась, а прямо пошла к выходу.

Рядом с ней находился работник Севастопольской военной комендатуры.

— Где тут ближайшая пекарня? — негромко спросила она. — Ведите нас.

Она привела горланящую беспорядочную толпу к пекарне и приказала выдать каждому по фунту хлеба.

Потом повела их обратно, в пакгауз, твердо сказала, что в поезд их посадят не позже, чем через день или два, каждый день будут выдавать по фунту хлеба. Пока поезд с ребятами не отошел от Севастополя, кое-кто убежал, но большинство все-таки поехало в Москву.

Потом был звонок из Москвы. Звонила Стасова, старая большевичка, до недавнего времени секретарь ЦК, работающая сейчас в Коминтерне.

— К вам просьба, Розалия Самойловна. В Москву приехал товарищ Мюллер. Из Германии. Гамбургский металлист, спартаковец, активист компартии. Приехал по делам и захворал. Врачи определили чахотку. Надо его подлечить, советуют Ялту. Посылаем к вам, возьмите его под свое наблюдение.