В больших глазах младшей сестры стояли слезы.

– Я боюсь, Мадина!

– Не бойся. Помни, я обязательно вернусь!

Вскоре родная сакля осталась далеко внизу, и Мадина очутилась в царстве каменного океана, чьи навеки застывшие волны, казалось, подпирали небеса. Отсюда можно было увидеть, как по дну ущелья стремительно бежит бурно пенящийся поток – горная речка. Когда девушка поднимала голову, она видела птичьи гнезда, ютившиеся на неприступных вершинах, и самих птиц, медленно и величаво круживших в бездонном небе, а еще маленькие норки диких пчел на все той же недосягаемой высоте.

Здесь было потрясающе красиво, но в сердце Мадины не утихала тревога. Девушка побрела по горам в сторону перевала. Айтек велел ей скрываться недалеко от усадьбы, но Мадина не могла сидеть на месте. Быть может, удастся увидеть, что там творится! Потом она вернется обратно и станет наблюдать за родным аулом.

Глава II

К середине XVII века Османская империя, обладавшая огромными территориями на трех материках, продолжала вести бесконечные войны – чтобы завоевать новые земли и удержать прежние. На сей раз, турецкая армия отправилась в поход против иранцев, которые претендовали на прикаспийские владения Османской империи. Волей судьбы путь войска пролегал через аул, в котором жила Мадина. Турки не собирались сражаться с черкесами; в худшем случае они забрали бы лучших лошадей и угнали в плен с десяток красивых женщин.

В середине дня войско сделало привал, и вскоре над лагерем заструился ароматный дымок готовящегося плова. Для командиров были раскинуты шатры, простые воины расположились вокруг костров. Молодежь, как водится, сидела отдельно: не оттого, что таков был обычай, просто у молодых янычар были свои интересы, свои разговоры и шутки. Души многих из них пока не огрубели от войны, а в сердцах еще жили юношеские мечты.

Кое-кого интересовала не только военная добыча, но и окружающая природа, обычаи тех стран, через которые пролегал их путь.

– Я никогда не видел таких высоких гор, – задумчиво произнес молодой воин по имени Бекир, глядя на острые зубчатые гребни. – А может, и видел…

– Ты что, не помнишь? – сказал другой, зачерпывая пригоршню горячего рассыпчатого плова и с наслаждением отправляя его в рот.

Обычно питание янычар было довольно скудным – вяленая или сушеная баранина, хлеб, лук да вода, но в сложных, требующих выносливости и сил походах, а также перед важными битвами их кормили вкусно и сытно.

– Может, и не помню! Разве ты знаешь, Ахмед, о том, где родился и к какому народу принадлежишь? – вполголоса произнес Бекир и опасливо оглянулся.

Об этом не принято было говорить – если бы эти слова услышал ага или его приближенные, то молодой янычар вряд ли избежал бы наказания.

Его товарищ равнодушно пожал плечами, но Бекир не успокаивался.

– Вот ты, Мансур! Неужели тебе никогда не приходилось задумываться о том, кто ты на самом деле? – обратился он к другому янычару, и тот спокойно ответил:

– Я – воин Аллаха. Он направил меня на истинный путь и научил всему, чего я не знал.

– Говорить с тобой – все равно, что беседовать с муллой! – Бекир рассмеялся и махнул рукой.

Мансур промолчал. Его считали неразговорчивым и нелюдимым. Нельзя сказать, что Мансур сторонился товарищей – как бы там ни было, им приходилось жить в одной казарме, – но никогда не затевал разговоров, и никто не знал, о чем он думает. Этот юноша слыл искусным воином: говорили, что выпущенная им стрела летит дальше ружейной пули и что удар его сабли способен разрубить человека на две половинки. Он служил в пехоте, но при этом прекрасно ездил верхом и отлично плавал.