– Почему в таком случае вы пожелали составить нам компанию? Надеюсь, вы не задумали ничего плохого?

– Нет, – пообещал я. – Я присоединился к вам потому, что желаю вам удачи, мистер Хертком, и потому, что мисс Догмилл попросила меня об этом. Вы сами говорили, что принадлежность к партии не самое главное в жизни. Кроме того, когда вас о чем‑то просит такая милая дама, как мисс Догмилл, отказать невозможно.

Херткома не удовлетворили мои объяснения, но, поскольку иных не последовало, ему пришлось довольствоваться предложенными. Мне не нравился появившийся в нем дух конфронтации, но я подумал, что, возможно, в нем борются противоречивые чувства. С одной стороны, ему очень хотелось, чтобы я продолжал противостоять Догмиллу. С другой – ему хотелось, чтобы я перестал ухаживать за сестрой Догмилла, ибо сам имел на нее виды. Тем временем экипаж свернул на Кокспер‑стрит и последовал в направлении Ковент‑Гардена.

– А как вы определяете потенциальных сторонников? – спросил я.

– Хороший вопрос, – сказал Хертком менее тревожным тоном и с интересом. – Как они это делают?

Мисс Догмилл снисходительно улыбнулась, как учитель рисования, дающий урок дамам.

– Как вам известно, мой брат руководит избирательной кампанией мистера Херткома, поэтому он получает от своих помощников имена и адреса избирателей в Вестминстере.

– Но их, вероятно, не менее десяти тысяч. Нельзя же каждому нанести визит.

– Конечно можно, – сказала она. – Десять тысяч посещений не так уж и много, учитывая, что выборы длятся шесть недель, а желающих принять участие в агитации ради блага своей страны – сотни. Вестминстер отличается от других округов в стране, где голосованием заправляют землевладельцы. Здесь нужны действия.

Я неоднократно слышал о подобных вещах, о том, что крупные землевладельцы и сквайры в графствах диктовали своим арендаторам, как голосовать. Арендаторов, не подчинившихся приказу, могли согнать с земли и разорить. Пару раз в парламенте поднимался вопрос о тайном голосовании, но он сразу снимался с повестки. Какова ценность британских свобод, заявляли члены палаты общин, если человек боится публично признаться, кого он поддерживает.

– Не могу поверить, что столько людей готовы посвятить свое время этому делу, – сказал я.

– Но почему в это трудно поверить? – спросил Хертком, задетый за живое.

– Мне кажется, политика – особенная вещь, в основном люди интересуются политикой в корыстных интересах.

– Вы циник, сударь. Неужели вы не допускаете, что люди заинтересованы в том, чтобы победила платформа вигов?

– А в чем, собственно, заключается платформа вигов, могу я узнать?

– Не вижу смысла обсуждать с вами эту тему, – сказал он с раздражением.

– Я не ищу повода для ссоры. Мне просто интересно услышать, в чем заключается платформа вигов. С моей точки зрения, речь идет о защите интересов людей с новыми деньгами и о препятствовании любым инициативам, которые не ставят целью обогащение за счет остального мира. Если у вашей партии имеется более глубокая идеология, мне было бы чрезвычайно интересно о ней узнать.

– Вы хотите сказать, – спросил Хертком, – что партия тори не стремится к извлечению выгоды, где это возможно?

– Я никогда не рискнул бы этого сказать в отношении любого человека, связанного с политикой. Не могу сказать, что среди представителей тори нет коррупции. Однако мой вопрос касался философской основы вашей партии, а не отсутствия моральных принципов у политиков любых мастей, и меня действительно это интересует.

Было видно, что Херткому нечего сказать. Он не знал и особо не задумывался о том, что значит быть вигом в теоретическом, а не в практическом смысле.