– А что насчет Мелбери? Вы говорите, он ничего не знает об этом плане?

– Не могу сказать, что он знает и чего не знает. Я даже не могу с определенностью сказать, что Аффорд – якобит. Может быть, это просто устойчивый слух. Зная о Мелбери не много, скажу только, что он вряд ли поддержал бы подобный план. Мне он кажется превосходным образчиком оппозиционного политика, но не человеком, замышляющим измену. Естественно, это лишь мои предположения, основанные на небольшом опыте знакомства с Мелбери, но он представляется мне ярым защитником Англиканской церкви, которому вряд ли понравится, если страна попадет в руки папистов.

– Естественно. А вы сам – тори?

– Я не принадлежу ни к одной из партий, – сказал он. – Политика предназначена либо для тех, кто зарабатывает себе на жизнь подобной деятельностью, либо для тех, кому не надо зарабатывать себе на жизнь. К сожалению, я не отношусь ни к одной из этих категорий. Я служу священником в большом приходе и получаю за это тридцать пять фунтов в год. У меня нет времени на размышления о том, кто в парламенте, а кто в оппозиции королю. И помимо прочего, у меня нет права голоса, поэтому мое мнение ничего не весит. Тем не менее я считаю, что Церковь должна быть сильной, и, следовательно, мне близка позиция тори.

– Вы знаете человека по имени Джонсон? – спросил я. – Может быть, он как‑то связан с Аффордом, а может быть, и нет.

– Когда я был мальчиком и жил в Кенте, у нас был сосед Джонсон, но он погиб во время пожара лет пятнадцать назад.

– Думаю, мне нужен другой Джонсон.

Он пожал плечами:

– Это распространенная фамилия, но мне она ни о чем не говорит. И в окружении Аффорда никакого Джонсона я тоже не припомню… Вы уверены, что не желаете выпить?

– Уверен, – сказал я.

– Может быть, вы голодны? Насколько я понимаю, в вашем нынешнем положении нелегко найти время, чтобы утолить голод. У нас с женой нет ничего особенного, но мы будем рады поделиться с вами тем немногим, что у нас есть.

– Не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством, – сказал я. И задумался.

Я не мог понять, почему человек такого скудного достатка столь настойчиво и совершенно бескорыстно предлагает еду и питье незнакомцу, за которым охотится правосудие. Впрочем, корысть могла быть. Мне неожиданно пришло в голову, что, может быть, он шептал жене на ушко вовсе не нежные слова.

Меня так и подмывало ударить Норта в лицо за его предательство, но что толку? Более того, с его стороны никакого предательства не было. Он меня не знал и ничем мне не был обязан. Для него я был лишь сбежавший убийца, и если человек с четырьмя детьми и мизерным жалованьем может, лишь исполнив свой гражданский долг, получить сумму, вчетверо превышающую его годовой доход, нельзя его за это осуждать. Так поступил бы любой на его месте.

Я отвернулся от него, распахнул дверь и бросился со всех ног через переднюю комнату, напугав супругу мистера Норта и его детей. Вероятно, супруга знала, в чем дело, так как попыталась преградить путь спешному исчезновению из ее дома ста пятидесяти фунтов, обещанных за беглого преступника. У меня не было времени церемониться с представительницей слабого пола, и, оттолкнув ее, я устремился вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две или три ступени.

С лестничной площадки я заметил двоих констеблей, входящих в дом, с пистолетами наготове. Они едва успели взглянуть вверх, как я спрыгнул прямо на них, разметав в стороны, как кегли. Где‑то неподалеку вскрикнула домовладелица, но я не обратил на это внимания, надеясь, что она не станет совершать никаких геройских поступков – например, бить меня по голове ковшиком.

Пока констебли не пришли в себя, я воспользовался их растерянностью и тем, что на них не было париков.