– Хм, дайте-ка вспомнить, – я демонстративно задумался. – О, кажется, что-то припоминается. Некая карета и якобы забытое манто… А еще какой-то инфантильный неудачник, всего лишь один раз в своей никчемной жизни осмелившийся на поступок, достойный мужчины, и то, умудрившийся так сильно все испортить.

– Вы его совершенно не знаете, чтобы так говорить, – Луиза покачала головой.

– Мне и не надо его знать, благодарю покорно. Хватило того времени, что я вынужден был терпеть его присутствие, – я говорил тихо, стоя рядом с ней, насколько позволяли пышные юбки и неотрывно смотрел на дверь. Если честно, не представляю Екатерину, точнее Софию, будет ли она Екатериной – это еще большой вопрос, юной девушкой. Сколько видел ее портретов, впечатлен я не был. Но, стоит признаться, что видел я ее на этих портретах лишь в зрелом возрасте. Луиза попыталась что-то ответить, но тут дверь начала открываться, и она замолчала, слегка подавшись вперед.

Мело на улице прилично. Офицер, который сопровождал гостей от последнего придорожного трактира до Петербурга, с трудом удерживал тяжелую дверь, которую у него из рук вырывал ветер, пытаясь одновременно удержать на голове шляпу. Не дожидаясь, когда дверь полноценно распахнется, в холл проскользнули две женские фигурки в обязательных, подаренных Елизаветой всем прибывшим женщинам, соболях.

– Какая жуткая погода, просто жуткая, – по-немецки воскликнула одна из женщин, скидывая с головы капюшон. Она еще была не старая, но и четырнадцатилетней девочкой не выглядела. Вероятно, это и есть мои дальняя родственница, урождённая Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская, а ныне герцогиня Ангальт-Цербская. Определив, кто есть кто, я устремил взгляд на тоненькую фигурку, девичей стройности которой не могла скрыть богатая соболиная шуба. Видя, что я на нее смотрю, девушка так же, как и мать откинула капюшон, и сделав шаг в мою сторону, присела в глубоком реверансе. Старательно проговаривая каждое слово, она медленно проговорила по-русски.

– Доброго утра, ваше высочество.

– Добро пожаловать в Петербург. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет ярким и запоминающимся, – на автомате я произнес в ответ, а София внезапно нахмурилась, откидывая со лба непослушные светлые кудряшки.

У меня же перед глазами в это время проносилось воспоминание.

– Bonjour, мonsieur… на улице погода была ничуть не лучше, чем сейчас, и мы ждали, когда разъедутся наши кареты. Светлые кудряшки, выбивающиеся из-под капора и искренняя улыбка… – J’apprends le français et j’ai besoin de pratiquer… – она изучала французский язык и была рада, что может попрактиковаться, пусть даже в компании случайного незнакомца…

Я подарил ей солдатиков, и, пребывая в прострации от того, что только-только начал осознавать, что конкретно попал, то есть, стал попаданцем, потому что та девчушка, Фике, ее называли тогда Фике, никак не хотела ассоциировать с образом бездушной интриганки, который я нарисовал в своем мозге. Господи, и как мне быть, что теперь делать?

Луиза, видя, что я завис, и по какой-то непонятной причине выпал из реальности, решительно вышла вперед, предварительно ткнув меня острым локотком между ребер, прошипев при этом нечто нецензурное. Я охнул и пришел в себя, в то время, как Луиза приветствовала Иоганну. И чего я так разволновался? Какая разница, что собой представляет на самом деле София? Пока ни одна из прибывших девушек, включая и ее, не вызывали у меня желание утащить их куда-нибудь в закрытую нишу, чтобы потискать. Я потряс головой, прогоняя странные мысли, которые постоянно лезли в это утро в мою многострадальную голову.