– Я-то принесу, ваше высочество, все, что вы просите, если вы мне поясните, где вашего лейб-медика черти носят? – сердито проворчал учитель и направился доставлять запрашиваемое.

Я покосился на дверь, куда он вышел, и вздохнул. Флемм сейчас находился у Машки, которую я, идиот, мог заразить, когда поддался лихорадочному порыву и поцеловал ее. Я велел Давиду оставаться при польской принцессе все время, пока не станет ясно, заболела она, или болезнь миновала.

– Надо как-то намекнуть ему про микробов и антибиотики, – прошептал я, переворачивая полотенце на голове. – А еще надо, пожалуй, начинать закаляться да витамины жрать. Вон, оранжерею восстановить и выращивать их и зимой, и летом.

– Я встретил господина Штелина по дороге сюда, – я вздрогнул и покосился на Флемма, который поставил на столик свой лекарский сундучок и принялся в нем рыться. – И я не понимаю, зачем вам соль, ваше высочество?

– Буду делать соленый раствор, вымачивать в нем розги и с порога хлестать всех, кто задает дурацкие вопросы, – нахмурившись ответил я, и закашлялся. Когда приступ прошел, повернулся к лекарю. – Что с принцессой?

– Я отвечу, когда вы скажете, зачем вам соль, – упрямо повторил Давид, сложив руки на груди, зажав в одной прообраз стетоскопа.

– Горло буду полоскать, и не спрашивайте, как это работает, я знаю просто, что помогает и мне этого достаточно, – я посмотрел на него и нахмурился. – Что с Марией Саксонской?

– Пока ничего, – Флемм пожал плечами. – Вы так и не сказали, почему думаете, что она может заболеть. Только потому, что постояла рядом с вами? Вы же понимаете, ваше высочество, что это абсурдное заявление?

– Господин Флемм, напомните мне, когда я вам предоставил должность в обязанности которой входит разыскивать абсурдность в моих заявлениях? – я повторил его жест, скрестив руки на груди. – Вы сделает то, что вам велено, и будете наблюдать за здоровьем Марии Саксонской еще неделю, это вам понятно?

– Понятно, – буркнул Давид. – Позвольте осмотреть вас, ваше высочество, – и он наклонился ко мне, вертя в руке свой примитивный, но от этого не становящийся совсем уж бесполезным, фонендоскоп.

Я задрал рубаху и нагнулся, позволяя ему прослушать мои легкие. Я даже дышал так, как просил меня дышать когда-то терапевт на приеме, когда я пришел примерно с такими же проблемами. Вот только тогда меня вылечили за три дня, и еще три или четыре, не помню уже, ушли на реабилитацию. Сколько я буду болеть сейчас и выздоровею ли вообще, одному Господу богу известно. Наконец, Флемм перестал тыкать мне в спину трубкой, и я смог снова откинуться на подушки. Отсутствие жаропонижающих сказывалось на состоянии. Лихорадка, казалось высасывает из меня все соки.

– Ну, что скажите, господин Флемм? – я стянул со лба уже бесполезное полотенце.

– Я не слышу в легких посторонних звуков, – он потер лоб. – Я ведь много практиковался, и часто слышал скрипы, бульканья и другие странные звуки…

– Хрипы. Кильский старик-медик называл все эти бульканья хрипами, – я кашлянул. – Но откуда тогда кашель?

– Полагаю, что из горла, – твердо сказал Флемм. – А хрипы весьма подходящее название, да. Надо запомнить и начать применять.

– Вы еще классификацию составьте, – я усмехнулся. – Ну там влажные, когда булькает, сухие, когда скрипит, и соотнесите с разными заболеваниями.