Через сорок минут мужчина встал и направился к магазину. И вошел в него так, словно шел мимо, не выдержал и свернул.

— Чем могу? — среагировав на глухой звон, взметнулся над потертым прилавком старичок.

Живой этакий старичок, видавший виды и ими не впечатленный.

В магазине пахло старым деревом, окислившимся металлом и деньгами. Великолепие витрин чуть скрадывалось бликами стекол, которыми отгораживались предметы от посетителей, однако понять ложную дороговизну выставляемого имущества мог только недалекий от искусства человек. Или криминалист экспертно-криминалистической лаборатории соответствующего правоохранительного ведомства.

— И кто заведует этим хозяйством? — неловко поведя рукой по прилавкам и застекленным стендам, поинтересовался мужчина.

Всех посетителей старик делил на две категории, как кур. Первая, высшая, звякнув колокольчиком, тут же звякала им вторично. Это люди, понимающие толк в предметах старины. Посетители другой категории проходили внутрь, начинали интересоваться, щупать, а после прицениваться. Этих без покупки и сертификата, удостоверяющего ее древность, выпускать было грех. Сейчас перед стариком стоял самый настоящий простак, чьи глаза бегали по витринам, не в силах остановиться ни на одной подделке. Вторая категория, вне всяких сомнений.

— О-о, — понимающе протянул владелец магазина, — я вижу перед собой настоящего ценителя старых вещей. Что конкретно вас интересует? Есть мебель, есть ювелирные украшения, есть предметы на память.

Мужчина покусал губу и прошелся вдоль витрин.

— Это что, тоже настоящее? — ткнул он пальцем в стекло, отгораживающее от внешнего мира грубо вылепленного из золота маленького соловья. Если верить надписи под ним, то этот соловей был любимой игрушкой дочери Михаила Романова.

— Аукцион «Кристи» предложил выставить его на торги с начальной ценой лота в двести двадцать тысяч долларов. Я отказался, — произнес старик, надеясь на понимание этого поступка в глазах посетителя.

И тут старик услышал не совсем то, что услышать рассчитывал.

— Я понимаю организаторов «Кристи», — сказал незнакомец. — Могли бы предложить и больше, если учесть, что этот соловей — единственное историческое доказательство того, что у Михаила Романова была дочь. Вообще-то у него был сын. Звали его Алексеем, и правил он Россией под прозвищем Тишайший. Вы не пробовали обратиться в дом Сотби? Если докажете, что соловей принадлежал дочери племянника первой жены Ивана Грозного Анастасии Романовой, вас призовут преподавать на кафедру в Оксфорд.

— Что вам нужно, любезный? — Краткий экскурс в историю России старичку не понравился. Более того, насторожил. Простак оказался весьма сведущим человеком.

— Мне нужно понять, кто вы, — нагло, даже не глядя на старичка, объяснил посетитель. Он ходил вдоль витрин, рассматривал экспонаты и едва заметно улыбался. — Имеющий выход на научные круги Запада человек, коим вас мне и рекомендовали, или кретин, живущий тем, что надувает еще больших кретинов.

— Я вас не понимаю, — ответил владелец магазинчика, раздумывая, нажать кнопку тревожной сигнализации сейчас или сделать это чуть позже, когда все выяснится. Нюх старого афериста подсказывал, что торопиться не следует, и подошва туфли дрожала над кнопкой. Он уже должен был подать сигнал — так велела инструкция, позволяющая процветать заведению на Большой Оленьей. Однако любопытство взяло верх. — Говорите ясно. Вы же не на суде.

Посетитель вынул из кармана сигарету и после замечания, что курить в этом помещении нельзя, щелкнул зажигалкой.

— Яснее, значит… Если все это выгорит дотла, — он втянул язычок пламени в сигарету, — российская культура не понесет убытков ни на грош.