– Ты как с отцом разговариваешь? Ты, паршивый хиппи, вонючий… вонючий…

– Розовый комми, – подсказал Джим, пробираясь мимо отца лицом к нему.

Сын приготовился в случае чего дать сдачи, но его пробирала дрожь.

– Вот‑вот! В самую точку! – проревел отец. Но Джим уже бежал через холл. У самой двери в свою спальню он увидел, как открылась дверь в дальнем конце коридора. Из узкой щелки вырвался мерцающий свет и сильный запах ладана. Выглянула мать. Она, как обычно, молится и перебирает четки, стоя на коленях перед статуэтками в своей комнате. Она прекрасно слышит, как они ругаются, но вместо того, чтобы выйти и заступиться за сына, прячется за дверью и ждет, когда воцарится мир и покой, хотя бы относительный.

– Скажи Богу, пусть вставит себе! – крикнул Джим. Мать ахнула и скрылась, медленно и бесшумно притворив за собой дверь. Вот такая у него мать. Медленная и беззвучная, тихая и кроткая. И проку от нее не больше чем от тени, на которую она смахивает. Она так долго жила среди призраков, что сама стала призраком.

ГЛАВА 5

Джим, уже одетый и со школьной сумкой в руке, выскочил из дома. На пороге, изрыгая оскорбления и угрозы, стоял отец. Нет, он не собирался преследовать сына за пределами своей территории, на которой чувствовал себя в безопасности. Здесь, у себя, он царь, бог и воинский начальник. Хотя его земля на самом‑то деле не его, а банковская, если уж соблюдать точность. А если туннели и шахты под домом будут все так же оседать, она скоро станет просто мать‑сырой землей.

Небо было ясное, и солнце обещало прогреть воздух градусов до семидесяти с лишним. Отличный денек для Хэллоуина, хотя по радио и сказали, что попозже соберутся тучи.

Это только внешне. Вокруг Джима громыхал гром, точно сердитый людоед швырял на своей кухне горшки и сковородки. Черные тучи неслись по его персональному небу, предвещая, что дальше будет еще хуже.

Эрик Гримсон продолжал кричать и тогда, когда сын отошел на квартал от дома. Пара соседей высунули головы за дверь посмотреть, что за гвалт. Джим летел вперед, размахивая сумкой, где лежали пять учебников, в которые он накануне вечером и не заглядывал, карандаши, шариковая ручка и две тетрадки, в которых Джим в основном пытался писать стихи. Еще там лежали три потрепанные и грязные книжки в бумажных обложках: «Нова‑Экспресс», «Венера в раковине» <Роман Ф.Ж.Фармера (Примеч. ред.)> и «Древний Египет».

Мать не успела приготовить Джиму завтрак. Ну и ладно. Все равно желудок жжет, точно кулак, в котором зажата раскаленная докрасна колючая проволока.

Чересчур много, чересчур долго,

Когда же Большой Взрыв разнесет его в клочья?

Он уже грядет, он уже грядет.

В тетрадке было последнее стихотворение Джима, «Ледники и новые звезды».

Гори, гори, гори, гори!

Ничто не покажет, как я накален.

Слова – лишь тени; ярость – вот суть.

Дядя Сэм мой огонь прихлопнет,

Дядя Сэм – ползущий ледник,

В нем пять миль высоты, он горы

Состругивает под гребенку.

Ледник хочет, чтоб все было плоско,

Он хочет всякий огонь загасить.

Папа с мамой – ледовые горы,

Идут на меня охладить мой огонь.

Гигантский айсберг Белого дома,

Тролли из ФБР,

Бесы из ЦРУ,

Оборотни‑легавые окружают меня.

Морозильник тюрьмы мой огонь заморозит.

Ахав преследует Моби Дика,

<Герой романа Г. Мелвилла «Моби Дик», капитан, преследующий легендарного белого кита.